— У меня все замечательно, — ответила она, и, услышав автоматически произнесенные слова, Кэдмон понял, что они слеплены из одного теста.
Наконец зрение его прояснилось, и он обвел взглядом то, что, несомненно, было нижним этажом старой водяной мельницы. Добротное сооружение восемнадцатого века: окна, закрытые ставнями, деревянный пол, толстые каменные стены. Это была тюрьма, бежать откуда невозможно, даже если бы ему удалось каким-то образом обезвредить врагов, каковых он насчитал четыре человека. У него мелькнула мысль, кто из них ответственен за синяк у Эди на щеке: все четверо производили впечатление людей, способных ударить беззащитную женщину.
— Кэдмон, что они с тобой сделали? — с тревогой спросила Эди, рванувшись к нему, но ее удержал пожилой мужчина, скованный с ней наручниками.
Словно пребывая в кошмарном сне, когда все вокруг одеты, а ты один голый, Кэдмон запоздало осознал, что, хотя он в брюках и рубашке, свитер, трусы и носки он держит в руках. Слава богу, ширинка была застегнута, но рубашка болталась свободно.
— Я прошел через тщательный личный досмотр. Можно не добавлять, что я остро чувствую совершенное надо мной насилие.
— Надеюсь, мои люди действовали не слишком грубо, — заметил пожилой мужчина. В его улыбке не было веселья. — Я приказал им обращаться с вами полегче.
Рассудив, что этот седовласый мужчина — не кто иной, как Стэнфорд Макфарлейн, Кэдмон натянул на лицо такую же лишенную веселья улыбку.
— Необходимости бить тревогу нет. Ваши ребята просто откупорили бутылку кларета. — Он вытер рукой сочащуюся из ноздри кровь, вооруженные верзилы едва не сломали ему нос. — До свадьбы заживет.
— Как вы догадываетесь, у меня есть несколько вопросов, на которые вы, надеюсь, сможете дать ответ.
— Мм. Кажется, здесь я должен сказать: «Мне нужно посоветоваться с моим адвокатом», — мрачно пошутил Кэдмон.
— Первый и главный вопрос: где Ковчег Завета?
Понимая, что на карту поставлена жизнь Эди, Кэдмон честно признался:
— Понятия не имею. Хотя я убежден в том, что, если мы объединим наши усилия, мы его обязательно найдем.
— То же самое сказал мне тот умник, который работал на меня до вас… как раз перед своей смертью.
Краем глаза Кэдмон увидел, как Эди в ужасе поднесла руку к губам. Сказать по правде, ему и самому стало как-то не по себе при известии о кончине его предшественника.
— Я не психоаналитик, черт побери! Я ученый. И поэтому должен настоять на том, чтобы вы дали логике шанс проявить себя. А теперь в кармане куртки вы найдете рисунок, который, надеюсь, покажется вам весьма интересным.
Должным образом соблазненный, Макфарлейн подошел к громиле, держащему куртку. Достав из кармана два сложенных листа бумаги, он сначала изучил перевод четверостишия, затем рисунок витража, изображающего Сретение.
— Прежде чем перейти к рисунку, должен рассказать о том, что нам удалось установить к настоящему моменту. Теперь нам известно, что катрены были написаны не Галеном Годмерсхэмским.
Макфарлейн дернул головой, как громом пораженный.
— По всей видимости, их написала третья жена Галена, Филиппа Кентерберийская, — продолжал Кэдмон.
— Вы в этом уверены?
— У меня нет никаких сомнений.
— А что насчет святого мученика Лаврентия?
— Еще один ложный путь, ведущий в тупик, — ответил Кэдмон, подозревая, что именно эта ошибка определила судьбу его предшественника. — Упоминаемый «блаженный мученик» — это Томас Бекет. Что и привело нас в Кентерберийский собор, где мы обнаружили вот этот витраж.
Макфарлейн уставился на рисунок, словно наркоман на полный шприц.
— Что касается деталей витража, необходимо помнить о том, что он был создан художником, обладавшим совершенно иными культурными представлениями. С точки зрения семиотики, расшифровка витража сродни наблюдению в мутное стекло. Запутанные богословские тенета, исторические факты и архаичные языковые структуры тесно переплетены между собой в этом безобидном на вид рисунке. Нужно признать, что для того, чтобы распутать отдельные нити, потребуется время. — Увидев на лице Макфарлейна недовольство, Кэдмон поспешно добавил: — Однако у нас есть основания полагать, что большое значение имеют два гуся в корзине.
— Почему вы так думаете?
— Потому что один из гусей представляет саму Филиппу — это распространенный средневековый образ верной жены. К сожалению, мы пока еще не установили значение второго гуся.
— И когда вы сможете это выяснить?
— Когда надлежащим образом отдохну. — Кэдмон решил твердо стоять на своем, понимая, что в противном случае цепляться будет не за что. Затем, указав на Эди, он добавил: — Нам обоим нужно поесть и выспаться.
Этот предложение было сделано в основном ради Эди. По ее лицу Кэдмон чувствовал, что она находится на грани истощения. Если представится возможность бежать, Эди должна быть полной сил, чтобы воспользоваться шансом.
Макфарлейн нетерпеливо постучал по циферблату часов:
— Если через шестнадцать часов Ковчег Завета не будет у меня в руках, я убью эту женщину.
До сих пор беседа велась учтиво, но тут Кэдмон вспомнил старую пословицу, которая советовала, обедая вместе с дьяволом, пользоваться длинной ложкой.
— Я сделаю все что в моих силах, чтобы найти Ковчег, — заверил он.
Макфарлейн пристально посмотрел ему в глаза, едва скрывая за сдержанной внешностью бесконечную злобу.
— Ведите себя как вежливый гость, и с вами будут обращаться как с гостем. Я ясно выразился?
— Яснее не бывает.
Глава 62
— Не знаю, как ты, но с меня для одного дня чипсов достаточно, — проворчал Кэдмон.
— А также верзил с пистолетами, которые норовят треснуть чем-нибудь по голове.
Эди прищурилась, поскольку единственным освещением была узкая полоска света, пробивающегося под запертой дверью. По извращенным понятиям Макфарлейна, «кровать и стол» представляли собой тесную кладовку и пару пакетов подмокших чипсов.
— Но чтобы закончить на мажорной ноте, нас убаюкает журчание ручья, протекающего под мельницей.
Эди ничего не ответила, от этого самого журчащего ручья сквозь половые доски тянуло промозглой сыростью, и у нее уже начинали ныть суставы.
— Кстати, твоя пилка для ногтей спрятана под стелькой у меня в ботинке.
— Мой вклад более весомый… у меня в сапоге тысяча долларов. После нападения в Оксфорде я боялась, что у нас украдут сумку. — Ее мысли метались в разные стороны, и она уже сменила тему: — Я должна тебе кое-что сказать… я хорошо знаю Стэнфорда Макфарлейна.
— Вот как?
— Не в библейском смысле слова, — быстро поправилась Эди, — но я знаю сердце Стэнфорда Макфарлейна.