Любому детективу в мире известно, что лучшее для него оружие такое: он должен прислушиваться к зову сердца. Поскольку пыточная с ее орудиями истязания ушла в прошлое, силой склонить кого-то к признанию, тем более к признанию в убийстве, невозможно. Силой никого не заставишь привести вас к мертвому телу, выдать кого-то из родных и близких или настучать на главаря банды. Тем не менее люди постоянно это делают. А поступают они так потому, что нуждаются не в одной лишь безопасности: им нужна также чистая совесть, возможность прихвастнуть, сбросить с себя напряжение, шанс начать жизнь с чистого листа — да все, что угодно. Назовите, и не ошибетесь. И если мы можем вычислить, чего же вам не хватает — что вы прячете в глубине души, да так, что порой сами о том не догадываетесь, — и поводим этим самым желанным предметом у вас перед носом, вы продадите мать родную с потрохами.
Парню наверняка осточертело прятаться на своей территории, чтобы по ночам втихаря вымещать накопившееся раздражение на стенах домов при помощи баллончика с краской или швырять камни в витрины магазинов. Больше всего ему хотелось прилюдно надрать кому-нибудь задницу.
— Господи, он где-то прячется, — громко произнесла я посреди ночной тьмы, причем своим самым высокомерным городским голоском. Оба спутника тотчас схватили меня за руки, но я их опередила и даже успела больно ущипнуть. — Вам не кажется, что в этом что-то есть? Мы гонимся за громилой, но стоит только подобраться к нему ближе, как он тотчас забивается куда-то под живую изгородь и трясется там в страхе словно испуганный кролик.
Дэниел отпустил руку, и я услышала рядом с собой не то легкий выдох, не то негромкий смешок. Он даже не запыхался.
— Почему бы нет? — сказал он. — Может, ему и слабо вступить в драку, а вот мозгов понять, что пора уносить ноги, явно хватает.
Я пожала Рафу руку — надеюсь, что руку. Уж если что и способно выманить нашего хулигана из его укрытия, так это высокомерная английская издевка. Вот что равно для него удару под дых, и мы тотчас засечем, где он притаился.
— Не думаю, что для этого нужны мозги, — отозвался Раф. — У них среди предков одни овцы. Готов поспорить, он уже позабыл про нас и теперь ищет в темноте свое стадо.
Еле слышный шорох где-то поблизости, и вновь тишина.
— Ах ты, мой котеночек, — проворковала я. — Кис-кис-кис…
Воркование быстро перешло в нервное хихиканье.
— В дни моего прадеда, — как ни в чем не бывало произнес Дэниел, — мы знали, как найти управу на распоясавшихся крестьян, когда те позволяли себе вольности. Достаточно было отходить чью-то задницу кнутом, как ее владелец тотчас становился как шелковый.
— Если твой прадед в чем-то и дал маху, так это в том, что позволил им бесконтрольно плодиться, — подыграл ему Раф. — Нужно было лучше следить, чтобы они не спаривались с кем попало. Ведь даже домашней скотине и той не позволяют таких вольностей.
И вновь звук, на сей раз громче — словно где-то рядом один камешек ударился о другой.
— У нас было для них применение, — ответил Дэниел.
В его голосе мне послышалась задумчивая нотка, словно он сидел в гостиной, погрузившись с головой в чтение, а кто-то неожиданно задал ему вопрос.
— О да, как я забыл! — театрально воскликнул Раф. — А теперь сам видишь, к чему это привело. Обратная эволюция. Бедная часть генофонда. Орды пускающих слюни дебилов, без шеи и…
Рядом, буквально в нескольких шагах от нас, в живой изгороди будто что-то взорвалось. Мне даже показалось, что руки обдало порывом воздуха. Мимо, словно пушечное ядро, пронеслось что-то темное и угодило в Рафа. Он согнулся пополам и с шумом повалился на землю. В какие-то доли секунды мне была слышна лишь какая-то возня, чье-то надрывное дыхание, смачный удар кулака, а затем и я присоединилась к потасовке.
Получилась куча-мала. Я оказалась на спине, чувствуя под собой землю; Раф как рыба жадно хватал ртом воздух; мне в рот попали чьи-то волосы. Я попыталась ухватиться за чью-то руку, но та словно стальной кабель выскользнула из моей хватки. От незнакомца пахло мокрыми листьями; он был силен и отбивался как мог — пытался пальцами попасть мне в глаза, брыкался, целясь живот. Но и я не желала сдаваться. Я больно врезала ему кулаком, отчего засранец даже ойкнул и его рука оставила в покое мое лицо. Затем откуда-то сбоку, подобно летящему на всех парах товарняку, врезалось нечто тяжелое. Дэниел.
От силы удара мы все покатились куда-то под деревья. Ветки больно стегали меня по шее и щекам, а еще я телом ощущала быстрый и беспощадный ритм ударов, когда чей-то пудовый кулак раз за разом попадал по чему-то мягкому. Это была драка без правил, в ход шли и руки, и ноги, и пальцы — все, чем можно ударить или побольнее ткнуть противника. Наверно, так ведет себя свора гончих, когда настигнет жертву. Нас было трое на одного, нами владела злоба, но и нашим противником тоже; к тому же темнота была его преимуществом. Мы понятия не имели, с кем деремся; он мог не контролировать себя и махал кулаками без разбору. Любой достигший цели удар был хорош. Чем злоумышленник и пользовался — то выскальзывал из-под нас, то катался вместе с нами по земле; мы же были не в состоянии понять, где находимся в тот или иной момент. У меня кружилась голова, я как вытащенная из воды рыба хватала ртом воздух и от отчаяния вслепую размахивала руками. На меня навалилось чье-то тело, и я локтем спихнула его с себя. Кто-то рядом ойкнул — судя по голосу, Раф.
Затем чьи-то пальцы вновь попытались нащупать мои глаза. Я была вынуждена перейти в контратаку. Нащупав чей-то щетинистый подбородок, высвободила руку и что было сил врезала по нему кулаком. Мне заехали по ребрам, но я не ощутила никакой боли. Незнакомец мог вспороть мне живот, и все равно я бы ничего не почувствовала. Хотелось лишь одного — и дальше продолжать наносить удары. Негромкий голос где-то в глубине моего мозга нашептывал мне: не ровен час, ты его убьешь, вы все втроем его убьете, но я отказывалась к нему прислушиваться. Во мне накопилось столько злости, столько ярости. Я представила себе картину: вот Лекси Мэдисон, сидит посреди осколков стекла, вот он Раф, бледный и растерянный, и желание наносить удары разгорелось во мне с новой силой. От злости я была готова перегрызть ублюдку горло, захлебнуться его кровью, превратить гнусную физиономию в кровавое месиво, раздробить кулаками скулы, нос и бить и бить его дальше…
Он изогнулся, словно кошка, и мой кулак врезался в землю. Неизвестный противник исчез. Я вслепую продолжала раздавать удары направо и налево и даже раз задела чью-то рубашку. Послышался треск рвущейся ткани, но противник плечом сумел оттолкнуть меня в сторону. Вновь послышалась возня. Было слышно, как во все стороны полетели камешки, затем раздался глухой удар, словно плоть припечатал чей-то ботинок, почти звериный рык и следом — топот бегущих ног, причем с каждым мгновением все глуше и глуше.
— Где? — Кто-то больно схватил меня за волосы. Я оттолкнула руку и потянулась к невидимому лицу — вот он, щетинистый подбородок, затем какая-то ткань, затем разгоряченная кожа, а затем… ничего. — Уберись, кому говорят!..