Мефодий вернулся в приемную.
* * *
До половины первого ночи все было спокойно. Наконец на улице
все стихло, и в тишине хорошо слышно было, как подъехал и остановился снаружи
одинокий автомобиль. Из него никто не вышел и к нему никто не подошел, но
дорожные рабочие, занимавшие наблюдательные посты вокруг здания, оживились.
Действовали они спокойно, без суеты. В их движениях
чувствовались навык и опытная уверенность. Двое встали по углам особняка, еще
четверо – среди них трое в спецовках дорожных рабочих, один в кожанке –
направились к дверям. Руна пятого измерения исчезла. Улита успела уже отряхнуть
руки от штукатурки. Приемная вновь приобрела облик среднестатистического офиса
со скучными столами и шкафами с документацией.
– Бегите в кабинет к Арею! – велела Улита Нате, Петруччо и
Мошкину. – А ты, Меф, останься со мной. Повеселимся!.. Да, кстати, светлая!
Уйми своего котика, а то он испортит нам всю игру!
Ната и Мошкин ушли сразу. Петруччо же обернулся и, как
показалось Мефодию, странно и двусмысленно ухмыльнулся. «Не слишком-то он
боится!» – подумал Меф.
Улита щелкнула пальцами. Свет погас. Приемная погрузилась во
тьму. Улита потянула Мефодия и Дафну в угол, к большому шкафу и начертила на
воздухе руну скрытности.
– Стойте здесь! – приказала она.
Дверь задрожала. Ее подергали, не грубо, а словно
примеряясь. В замке звякнула отмычка.
– Принесите фонари! – деловито приказал один из визитеров.
Лучи зашарили по стенам. Шаги звучали уверенно – гости уже
не таились.
– Наверх послали людей? – спросил голос, тот же, что послал
за фонарями.
– Да.
Мефодий разглядел четверых мужчин. Фонари в их руках шарили
по столам и стеклянным шкафам, изредка цепляя самих вошедших. Кто-то выругался,
ударившись голенью о стул.
– Куда они подевались? – спросил кто-то нервно.
– Должны быть здесь. Наружка доложила, что из особняка никто
не выходил. Включите свет!
Один из вошедших, цепляя мебель, стал шарить по стене, но в
этот миг скрипучий голос посреди комнаты произнес:
– Мокроту чую! Сейчас прольется чья-то кровь!
Шарящий по стене обернулся и два раза выстрелил на голос.
Пистолет был с глушителем, и выстрелы прозвучали как негромкие хлопки. Вслед за
выстрелами что-то упало на пол.
– Я в кого-то попал! Думаю, готов!
Пол осветили фонарями. Их скрещенные лучи выхватили разбитую
фотографию со следами от пуль.
– Будь я проклят! Это же моя свадебная фотография! – нервно
выругался стрелявший.
За его спиной кто-то удовлетворенно хихикнул. Лучи фонаря
скользнули туда и остановились на большом кожаном кресле. В кресле сидел
человек, одетый в полосатую пижаму, и деловито записывал что-то в тетрадку.
Лицо его в лучах фонарей было белым, точно пластилиновым. И чуть примятым в
центре, как если бы его чем-то припечатали по физиономии.
– Уф, первый есть! Огромное вам «мерси»! – сказал человек в
пижаме, заканчивая делать пометки.
– Ни с места, гад! – крикнул один из псевдодорожников,
вскидывая короткое дуло.
Тухломон укоризненно всплеснул длинными бледными руками.
– Фи! Зачем так грубо, Шмяков? А еще культурный человек!..
Дочка в музыкальную школу ходит! Кстати, сделать заявление о самопроклятии
никто больше не желает? Нет? Тогда я, пожалуй, пойду.
На лице псевдодорожника мелькнула тревога. Он быстро
оглянулся на старшего.
– Кончай его! – мрачнея, велел старший. Всеведение человека
в пижаме ему явно не понравилось.
Пистолет, дернувшись в руках стрелявшего, выплюнул три или
четыре пули, но все они вонзились в кожу опустевшего кресла.
«Ай-ай-ай! Убить, гады, хотели! Так и запишем!» –
укоризненно сказали в воздухе, и послышался звук, с которым перо быстро
царапает по бумаге.
«Дорожный рабочий» выстрелил еще несколько раз, целясь на
голос.
– Где он? Я должен был его зацепить, – растерянно сказал он.
– Может, уполз? Добить бы надо, – сказал третий и стал
светить в углы приемной.
Другие последовали его примеру. Лучи фонарей бестолково
заметались по полу и стенам. Попутно обнаружилось, что разбитая фотография
куда-то исчезла, а на том месте, где она лежала, жирным маркером, с иммитацией
детского почерка, было написано: «тут ка буто кроф».
Мужчины озадаченно переглянулись. Потом один подошел к окну
и раздвинул жалюзи. Свет фонарей, пробившийся с улицы, позволил разглядеть в
глубине комнаты темную двустворчатую дверь. Старший развернул план особняка и
мельком взглянул вначале на дверь, а затем на план.
– Там! – шепотом сказал он и, отстегнув от пояса рацию,
что-то коротко доложил.
Вскоре в приемной появился Самцов. В нескольких шагах от
кабинета Арея он остановился и нетерпеливо оглянулся на человека с рацией. Тот
махнул рукой, и в следующую секунду два мощных плеча врезались в дверь.
– Зачем же ломать? Она на себя открывается! Да и не заперто
совсем! – раздался с той стороны укоризненный голос.
Старший удивленно потянул дверь, и она действительно
свободно открылась. Пригнувшись, туда вбежали вначале четверо, а спустя
несколько секунд вошел и Самцов. Мефодий, Дафна и Улита прокрались за ними.
Дафна потянулась было к флейте, но Улита, коснувшись ее плеча, заставила ее
повременить.
В глубоком кресле сидел Арей. Всплески свечи выхватывали из
мрака его смуглое лицо.
– Я вас слушаю, господа! Вообще-то приемные часы у меня с
пятнадцати до шестнадцати каждый второй вторник каждого первого года нового
столетия, но для вас я могу сделать исключение.
– Паяц! Я тебя предупреждал, не стой у меня на пути, не то…
словом, ты понимаешь, – с омерзением сказал Самцов. – Прикончить его! – неожиданно
тонко крикнул он.
Стоявший рядом с Самцовым человек вскинул пистолет и
выстрелил.
Арей с интересом посмотрел на стрелявшего.
– Недолет! – сказал он грустно.
Дорожник, нахмурив брови, выстрелил еще два раза. С такого
небольшого расстояния промахнуться было невозможно, но…
– Перелет! – сказал Арей.