Она допила кофе, оказавшийся на столе. Незачем сидеть здесь. Но больше некуда идти. Сунула руку в сумку за сигаретами и наткнулась на что-то другое. Она достала блокнот, который забрала из кабинета Майлин. Смотрела, как сестра написала свое имя с обратной стороны обложки. Потом написала его сама строчкой ниже, каллиграфическим почерком. Майлин всегда лучше ее пользовалась головой. Она была сильнее, сдержаннее, но руки у нее жили в каком-то другом мире.
Лисс.
Она сидела и долго смотрела на эти четыре буквы.
Лисс — сестра Майлин, — написала она еще. — Лисс Бьерке.
Лисс Бьерке связывалась с полицией. Они так и не перезвонили. Знает ли она что-нибудь, что поможет им найти Майлин?
Пациент, назначенный на 11 декабря, в день, когда она пропала: Й. X.
Образ Зако на диване потускнел, пока она это писала. Не исчез совсем, но оторвался от других мыслей.
Думать о тебе помогает, Майлин.
Что ты хотела рассказать Бергеру перед передачей?
Вильям знает. Надо, чтобы он признался.
Не знала, откуда это взялось. Она заказала еще эспрессо. Официант с виду был с Ближнего Востока или из Пакистана. Он скользнул по ней однозначным взглядом. Он хотел ее тела, не зная о ней ровным счетом ничего. Как все просто. И пробудил в ней ответ, который она контролировала. Она держала его взгляд, пока он сам не отвернулся. Он пришел с кофе, поставил его на стол и остался рядом, будто ждал чего-то.
— Мне сразу заплатить?
— Заплатите перед уходом.
Он слегка поклонился. У него были густые волосы и тонкие брови. Пахло от него чем-то соленым и жирным, настолько отвратительно, что она на несколько секунд даже перестала думать.
Когда он возвращался к стойке, она следила за ним взглядом. Так пристально вглядывалась она в его широкую спину и узкие бедра, что он не мог не заметить.
Она снова достала блокнот.
Рассказать все Майлин. Что случилось на Блёмстраат.
Зако задохнулся. Кто-то подсыпал ему снотворное в пиво.
Что бы ты сказала, Майлин?
Попросила бы меня с кем-нибудь об этом поговорить.
Позвонить Далстрёму.
Она посидела, прижимая ручку ко лбу.
Не исчезай, Майлин. Ты мне нужна.
7
Среда, 17 декабря
Турмуд Далстрём взял ее за руку и долго держал, очевидно выражая сочувствие. Она знала, что ему около пятидесяти пяти, но отчего-то он выглядел моложе. Причиной тому был не выдающийся подбородок и не контур почти лысой макушки под легким зачесом светлых волос. Может, голубые, глубоко посаженные глаза, решила она. Она познакомилась с ним четыре года назад. Во второй раз они виделись полгода назад, когда они с Майлин приезжали на конгресс в Амстердам. Он делал основной доклад, хвасталась сестра и настаивала, чтобы Лисс показала им хороший ресторан. Лисс заподозрила, отчего сестра так волнуется, но все равно согласилась. Далстрём много лет вел полосу в газете «Дагбладе», куда люди писали и рассказывали о своих проблемах. Он комментировал их сложные супружеские отношения, игорную зависимость, злоупотребление спиртным, неверность, отсутствие сексуального влечения и даже нарушения аппетита. О последнем он написал несколько книг, заметила ей Майлин.
Кабинет Далстрёма был в цокольном этаже его виллы с видом на парк и ели у дороги на Фрогнерсетер.
— Вы по-прежнему ее научный руководитель? — спросила Лисс, сев в мягкое кожаное кресло.
— А вы это знали? — Казалось, он удивился. — Майлин обычно не распространяется о том, кто ее руководитель.
— Мне она много чего рассказывает. Она мне доверяет.
— Я не это имел в виду, — уверил ее Далстрём.
Она не поверила. Но поняла, что Майлин рассказывала ему о ней, а теперь она сидит тут с неотвязным ощущением, что он знает, что происходит в ее голове.
Он принес кофе, попробовал его и скорчил гримасу, предложил сварить новый. Она отказалась, в соседней комнате сидела девушка ее лет и ждала.
— Я не много времени у вас отниму, я знаю, вы очень заняты.
— Я рад, что вы захотели со мной пообщаться, — сказал он.
Лисс всегда была начеку, разговаривая с коллегами сестры. Когда она была совсем юной и Майлин представляла ее своим однокурсникам, у нее возникло ощущение, что психологи видят людей насквозь и что малейшая ее фраза или действие могут выдать ее. Постепенно эта вера в магические способности утихла, и теперь ей приходилось сдерживать раздражение. Она старалась не дать распуститься желанию провоцировать, пробуждаемому в ней психотерапевтами. Дважды она сама начинала курс и оба раза прерывала его после первых сеансов. Она поклялась больше никогда не ходить к психологам, уж точно не к психиатрам.
А Далстрём был как раз психиатром.
— Мне тоже непросто сейчас вести себя как обычно, — добавил он. — Нелегко думать о чем-то, кроме Майлин.
Казалось, он был искренен. Он стал расспрашивать о настроении дома в Лёренскуге, и ей ничего не стоило рассказать о реакции матери и о благонамеренных, но бесполезных попытках Таге ее утешить. Но Далстрём захотел узнать, как чувствует себя она сама.
— А что вы думаете о ток-шоу, в котором Майлин должна была участвовать? — прервала она его.
Он потер переносицу, кривую, вероятно сломанную. Когда они сидели в ресторане «Вермеер» в Амстердаме, он шутил, рассказывая, как в юности занимался боксом.
— Я руковожу Майлин по поводу лечения пациентов, — ответил он. — Что до остальных ее дел, разумеется, меня это не касается. Но она спрашивала, не против ли я, если она вмешается как-то в деятельность Бергера.
— Вам он не нравится, — признала Лисс. — И вам тоже.
Далстрём, кажется, задумался.
— Всякий наглец с минимумом таланта и достаточным запасом жестокости обречен на успех, — изрек он.
— Разве может повредить самоирония?
— Нет, это очень полезно, Лисс. Но для нас, работающих с жертвами цинизма, мир выглядит по-другому. — Он скрестил ноги и откинулся в кресле. — Мы можем болтать о чем угодно. Ты не нарушаешь никаких табу, когда говоришь о сексе, смерти или Боге. Пока говоришь с иронией. Табу нашего времени — серьезность. Табу сместилось от содержания к форме.
Тут же Лисс ответила:
— Майлин что-то про него выяснила. Что-то, что Бергер наделал. Она хотела разоблачить это по телевизору в тот вечер. Она собиралась поговорить с ним перед самым эфиром, чтобы дать ему шанс отменить передачу.
— Откуда вы это знаете?