Я сидел напротив Аннамарии и пил чай, подслащенный персиковым сиропом.
— Шеф Шилшом — темная лошадка, — поделился я своими наблюдениями.
— Он хороший шеф, — ответила она.
— Он прекрасный шеф, но далеко не такой белый и пушистый, каким прикидывается.
— Белых и пушистых нет, — она так тонко и значимо улыбнулась, что улыбка Моны Лизы в сравнении выглядела бы ухмылкой.
С того самого момента, как я встретился с Аннамарией на пирсе в Магик-Бич, я знал, что ей нужен друг, а она чем-то отличается от других людей, не пророческими снами и способностью видеть призраков, как я, но по-своему.
Я практически ничего не узнал об этой женщине. Когда спросил, откуда она, получил ответ, что «издалека». Ее тон и нежно-веселое выражение лица указывали, что слово это все объясняет.
При этом она многое знала обо мне. Знала, что я вижу души, которые не пожелали покинуть этот мир, хотя об этом моем таланте я рассказывал только своим самым близким друзьям.
Но теперь я понимал, что она не просто отличалась от других людей. Она являла собой такую трудную загадку, что мне никогда бы не удалось разгадать ее секреты, если бы она сама не решила дать мне ключ от ларца, в котором они хранились.
Ей восемнадцать, и она, похоже, на седьмом месяце беременности. Пока мы не объединили силы, она какое-то время оставалась одна в этом мире, но волнения и заботы, свойственные женщинам в аналогичном положении, обходили ее стороной.
Хотя вещей у нее нет, она в них и не нуждается. По ее словам, люди дают ей все, в чем у нее возникает потребность, — деньги, крышу над головой, хотя она ни о чем не просит. И Аннамария говорит правду, я могу это подтвердить.
Мы приехали из Магик-Бич на «Мерседесе», который одолжил нам Лоренс Хатчинсон, знаменитый киноактер сорока годами раньше, а теперь, в восемьдесят восемь, детский писатель. Какое-то время я работал у него поваром и компаньоном, до того, как в Магик-Бич слишком запахло жареным. Я договорился с Хатчем, что оставлю «Мерседес» у его внучатого племянника, Гроувера, адвоката в Санта-Барбаре.
В приемной офиса Гроувера мы столкнулись с Ноем Волфлоу, клиентом адвоката. Тот как раз уходил, но его очень заинтересовала Аннамария, и после короткого разговора с ней он пригласил нас в Роузленд.
Ее мощное воздействие на людей не имеет никакого отношения к сексу. Она не красавица и не уродина, но и простушкой ее не назовешь. Миниатюрная, но не хрупкая, с гладкой белоснежной кожей, она влечет к себе людей. Причины я пытаюсь понять, но они по-прежнему ускользают от меня.
Какими бы ни были наши отношения, романтичности в них нет. Она вызывает во мне — и в других людях тоже — не желание, а необъяснимое смирение.
Столетием раньше ей бы подошло определение «харизматичная». Но теперь харизмой наделяют пустоголовых кинозвезд и последнюю поросль участников реалити-шоу, и слово это больше ничего не значит.
В любом случае, Аннамария никого не просит следовать за ней, как создатель какого-нибудь культа. Вместо этого она вызывает у людей желание защитить ее.
Она говорила, что у нее нет фамилии, и я верю ей, пусть и не понимаю, как Аннамарии удалось ее не получить. Во многом она непостижима, однако, если человек во что-то верит, доказательства ему особо и не нужны, а я верю, что Аннамария никогда не лгала.
— Думаю, нам надо немедленно покинуть Роузленд, — твердо заявил я.
— Нельзя даже допить чай? Я должна прямо сейчас вскочить и бежать к воротам?
— Я серьезно. Здесь что-то очень не так.
— Везде, куда мы приходим, что-то не так.
— Но не в такой степени, как здесь.
— И куда мы пойдем?
— Куда угодно.
Ее мягкий голос никак не вязался с педантичным тоном, хотя не раз и не два она озвучивала подробные инструкции или что-то терпеливо объясняла.
— Куда угодно включает и Роузленд. Если не имеет значения, куда идти, тогда нет смысла трогаться с места.
Глаза у нее такие темные, что я не могу различить границы между зрачком и радужкой.
— В любой момент времени ты можешь находиться только в одном месте, странный ты мой. Поэтому главное — быть в нужном месте в нужное время. Если на то есть причина.
До Аннамарии только Сторми Ллевеллин называла меня «странный ты мой».
— У меня постоянно возникает ощущение, что ты специально говоришь со мной загадками.
Взгляд ее темных глаз не отрывался от меня.
— Моя миссия и твое шестое чувство привели нас сюда. Роузленд для нас, что магнит. Мы не могли пойти куда-то еще.
— Твоя миссия. И какая у тебя миссия?
— В свое время ты узнаешь.
— Завтра? Через неделю? Через двадцать лет?
— Как получится.
Я вдохнул персиковый аромат, выдохнул.
— В тот день, когда мы встретились в Магик-Бич, ты сказала, что бессчетное количество людей хотят тебя убить.
— Они сосчитаны, но их так много, что точное их число знать нет нужды, как нет нужды знать, сколько у тебя волос, когда ты хочешь их расчесать.
Она была в кроссовках, брюках цвета хаки и мешковатом свитере со слишком длинными для нее рукавами. Широкий свитер в сочетании с закатанными концами рукавов подчеркивали изящество ее запястий.
Аннамария покинула Магик-Бич лишь в одежде, которая была на ней, но в первый же день ее пребывания в Роузленде главная домоправительница, миссис Теймид, купила чемодан, наполнила его несколькими сменами одежды и принесла в гостевой домик, хотя Аннамария ни о чем не просила.
Я тоже пришел в Роузленд лишь в одежде, которая была на мне. Но никто не принес мне даже носки. Пришлось покинуть поместье на пару часов, пойти в город и купить джинсы, свитера, нижнее белье.
— Четыре дня тому назад ты спросила меня, сумею ли я уберечь тебя от смерти. Ты только усложняешь работу, за которую я взялся.
— В Роузленде никто не хочет меня убить.
— С чего такая уверенность?
— Они не понимают, кто я. Если мне и суждено умереть насильственной смертью, моими убийцами могут быть только люди, которые знают, кто я.
— И кто ты? — спросил я.
— Сердцем ты знаешь.
— А когда это узнает мой разум?
— Ты знал это с того момента, когда увидел меня на том пирсе.
— Может, я не так умен, как ты думаешь.
— Ты не просто умен, Одди. Ты мудр. Но еще и боишься меня.
— Я боюсь многого, но не тебя, — в удивлении ответил я.
Она улыбалась нежно, без пренебрежения.
— Со временем, молодой человек, ты осознаешь свой страх, а потом поймешь, кто я.