Так говорил Заратустра - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Ницше cтр.№ 72

Всем вам, каковы бы ни были почести, что воздаете вы себе на словах, называя себя „свободными умами“, или „правдивыми“, или „кающимися духом“, или „свободными от оков“, или „исполненными великой тоски“,

— всем вам, страдающим, подобно мне, от великого отвращения, — ибо старый Бог умер для вас, а новый не лежит еще спеленатый в колыбели — всем вам близок злой дух мой, демон чар.

Я знаю вас, высшие люди, я знаю и его, этого мучителя, которого люблю против воли своей, — Заратустру; часто напоминает мне он прекрасную маску святого,

— новый причудливый маскарад, которым развлекается злой дух мой, демон уныния: часто кажется мне, что я люблю Заратустру ради злого духа моего.

Но уже овладевает он мной и подчиняет себе, этот дух тоски, демон вечерних сумерек; и поистине жаждет он:

— откройте же глаза! Жаждет он явиться нагим, — я не знаю еще, в мужском или женском обличье, — но приближается он и подчиняет меня, о горе мне! Пробудите же чувства свои!

День стихает, на все нисходит вечер, даже на все наилучшее; теперь слушайте и смотрите, высшие люди, каков этот дух, — мужчина ли он, женщина ли — этот демон вечерней тоски!».

Так говорил старый чародей, лукаво оглядываясь вокруг, а потом взял свою арфу.

3

Когда отстоится воздух,

И утешительница-роса

Незримо — неслышно низойдет на землю,

ибо легка ее обувь,

Как у всех кротчайших утешителей, —

Вспоминаешь ли ты, о пылкое сердце мое,

Как некогда алкало росы, слезы небесной,

Как жаждало — изможденное;

А солнце бросало на тебя косые взгляды

Сквозь черное плетение деревьев,

И взгляды эти, лучи его,

Слепящие, насмешливые,

Затевали злую игру вокруг тебя,

Мелькая на травянистых тропинках,

Залитых закатным золотом раскаленного ока?

«Ты? Истины Жених? — насмехались они, —

О нет! Поэт — и только!

Зверь изворотливый и хищный,

Обреченный лгать,

Лгать без принужденья, искусно и умело,

Зверь, жадный до поживы,

Лицо скрывающий под разноцветной маской,

Ты — маска самому себе,

И самому себе — добыча!

И это — Истины Жених?

О нет! Безумец, поэт — и только!

Способен ты лишь к ухищреньям речи,

Скрываясь под личиной сумасброда; ты —

мастер на словесные коленца;

Ты возводишь мосты из слов — разноцветные радуги,

И по ним, ненадежным, слоняешься бесцельно,

Витая меж воображаемым небом

И выдуманной землей, —

Безумец, поэт — и только!

И это — Истины Жених?

Не холодный, не бесстрастный,

Не набожный,

Не истукан, пред храмом,

Нет! Но нетерпимый к изваяньям Истины,

К безжизненным ее подобьям

Жилище твое — пустыня, не храм.

Ты полон дерзости кошачьей,

Запрыгнуть норовишь во все Случайное,

Как подлый кот в открытое окно,

Тебе щекочет ноздри одурь девственного леса —

Призывная, манящая,

Тебе бы оказаться в том лесу

Среди зверей в нарядных пестрых шкурах,

Тебе бы зверем быть —

Могучим и надменным,

Блаженно-кровожадным,

Божественно и дьявольски прекрасным,

Коварным,

Ты фыркаешь от страстных вожделений,

Не ведаешь греха в погоне за добычей!

Тебе бы зверем быть,

Орлом, что зрит свои глубины,

Паря над бездной,

Потом внезапно,

Разгоряченный голодом

И трепеща сладострастно крылами,

Низринется на блеющих ягнят,

Ибо жестоко ненавидит он овечьи души

И тех, чей взгляд невинен, как у агнца, —

Пушистых, серых и ручных.

Как у орла, у пантеры —

Вожделения поэта

И страстные желания твои,

Сокрытые под тысячью личин,

Ведь ты — безумец, ты поэт — и только!

Взираешь ты на человека, как на Бога,

И в нем же видишь ты покорную овцу;

И высшая тебе награда —

Терзать и Господа, и агнца в человеке,

Терзать, смеясь при этом!

Услада в том пантеры и орла,

В том счастье высшее безумца и поэта!»

Когда отстоится воздух,

В размытом зареве заката проступает

Завистливо вкрадчивый

Бледно-зеленый лунный серп,

Враждебный дню, крадется он над розами,

И с каждым шагом лунного жнеца

Цветы бледнеют, поникают

И погружаются все глубже в темноту: —

Так некогда и я,

Поникший и усталый от Дневного,

Больной от света,

Отринул мудрости безумье

И страстные дневные помышленья

И погрузился в сумерки,

Страждущий и опаленный прозреньем одной истины:

Помнишь ли ты, пылкое сердце мое,

Как некогда тебя снедала жажда? —

Жажда быть отринутым

От всякой мудрости!

Только безумец! Только поэт!

Так пел чародей; и все собравшиеся незаметно попали, как птицы, в сети его мрачного, лукавого сладострастия. Только совестливого духом не удалось ему пленить: он быстро выхватил арфу из рук чародея и воскликнул: «Воздуха! Дайте чистого воздуха! Позовите Заратустру! Ты отравляешь воздух этой пещеры и делаешь его удушливым, старый, коварный колдун!

Ты внушаешь нам неведомые желания, ты соблазняешь нас жаждой неведомых пустынь. Горе, если такие, как ты, начинают превозносить истину и болтать о ней!

Горе всем свободным умам, которые не остерегаются подобных тебе чародеев! Пропала свобода их, ибо учением своим заманиваешь ты назад, в темницы;

— старый, мрачный демон уныния, манящие звуки свирели слышатся в жалобах твоих; ты похож на того, кто своим восхвалением целомудрия тайно склоняет к негам сладострастия!».

Так говорил совестливый духом, а старый чародей оглядывался вокруг, наслаждаясь победой, и потому проглотил досаду, причиненную ему словами совестливого духом. «Тише! — кротко ответил он. — Чтобы хорошие песни нашли отклик в душе, после них подобает хранить молчание.

Так ведут себя все высшие люди, собравшиеся здесь. Ты, должно быть, мало что понял в песне моей? Мало в тебе духа чар!»