Так говорил Заратустра - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Ницше cтр.№ 46

— из сильной души, соединенной с возвышенным телом, прекрасным, победоносным и крепким, рядом с которым каждая вещь становится зеркалом;

— из сильной души, соединенной с гибким телом, которое говорит само за себя, с телом-танцором, символом и выражением которого служит душа, радующаяся себе самой. Радость таких тел и душ называет себя добродетелью.

Речами своими о дурном и благом ограждает себя эта радость, словно священными рощами; именами счастья своего отгоняет она от себя все презренное.

Прочь от себя гонит она все малодушное; она говорит: «Дурное — это трусливое!». Достойным презрения кажется ей всякий, кто постоянно заботится, вздыхает, жалуется и извлекает из всего малейшую выгоду.

Она презирает и всякую унылую мудрость: ибо поистине есть мудрость, расцветающая во мраке, мудрость, подобно ночной тени постоянно вздыхающая: «Все — суета!».

Она не любит боязливой недоверчивости и всех тех, кто требует клятв вместо взглядов и протянутых рук; и не любит недоверчивую мудрость, ибо это — мудрость трусливых.

Еще ниже ценит она угодливого и кроткого, того, кто тотчас, как собака, ложится на спину; есть мудрость, которая по-собачьи угодлива, смиренна, набожна и услужлива.

Ненавистен и противен ей тот, кто никогда не защищается, кто проглатывает ядовитые плевки и злобные взгляды, кто слишком терпелив, кто все выносит и всем доволен: ибо это — характер раба.

Раболепствие ли это перед богами и следами от ног их или перед людьми с их глупыми мнениями, — на все рабское плюет оно, это великое себялюбие!

Дурное: так называет она все, что трусливо и рабски принижено, — покорно моргающие глаза, подавленные сердца и ту лживую, согбенную породу людскую, которая готова лобызать широкими, боязливыми губами.

И лжемудрость: так называет она все, над чем мудрствуют рабы, старики и усталые, а особенно — скверное, нелепое суемудрие перемудривших жрецов!

Все эти лжемудрые — эти жрецы, все эти уставшие от мира и те, чьи души — бабского или рабского рода, — как ловко очернили они себялюбие!

Ведь именно эта лжемудрость почиталась за добродетель и называлась именем ее, с тем, чтобы жестоко гнать себялюбие! «Отказаться от себя» — вот чего с полным основанием хотели все уставшие от жизни трусы и пауки-крестовики!

Ныне же приближается к ним день, когда все изменится: меч судьи, Великий Полдень; и многое станет тогда явным!

И кто славит «Я» и освящает себялюбие, поистине, тот говорит вдохновенно, словно пророк: «Вот наступает он, Великий Полдень, вот он уже близок!»

Так говорил Заратустра.

1

Уста мои — уста народа: слишком грубо и откровенно говорю я для гладкошерстных кроликов. И еще более чуждо слово мое для всех писак с лисьими ухватками и для чернильных душ.

Рука моя — рука безумца: горе столам, и стенам, и всему, на чем только рука безумца выводит каракули свои!

Ноги мои — ноги скакуна: звонкой рысью скачу я, очертя голову, ношусь по полям, словно дьявол, радуюсь быстрому бегу.

Желудок мой — не желудок ли орла? Ибо всего больше любит он мясо ягнят. Это, несомненно, желудок хищной птицы.

Вскормленный скудной, невинной пищей, всегда готовый к полету и нетерпеливо рвущийся в небо, — таков я: разве я в чем-то не птица?

К тому же враждебен я Духу Тяжести — и это во мне тоже от птицы; поистине, смертельна, непримирима, исконна вражда моя! О, куда только ни залетала и где только ни блуждала вражда моя!

Я могу теперь спеть об этом, и хочу петь: хотя один я в пустом доме, и придется петь ее для собственных ушей.

Есть, конечно, другие певцы, у кого только в полном доме голос делается мягким, жест — выразительным, взор — красноречивым, сердце — бодрым: но я не похож на них.

2

Тот, кто научит людей летать, сдвинет все пограничные камни; сами эти камни заставит он воспарить, и новым именем назовет землю — именем «легкая».

Страус бежит быстрее самой резвой лошади, но в тяжелую землю еще прячет он голову свою: так и человек, который не умеет еще летать.

Тяжелыми называет он землю и жизнь; ибо так хочет Дух Тяжести! Но тот, кто жаждет стать легким, стать птицей, тот должен любить самого себя: так учу я.

Конечно, любить не любовью больных и немощных, ибо у них даже себялюбие — зловонно!

Так учу я: надо учиться любить себя — любовью здоровой и святой, чтобы оставаться верным себе и не терять себя.

Такая потеря назвала себя «любовью к ближнему»; с помощью этого слова до сих пор лгали и лицемерили больше всего, и особенно те, кого с трудом выносил весь мир.

И поистине, это вовсе не заповедь на сегодня и на завтра — учиться любить себя. Напротив, из всех искусств это самое тонкое, самое мудреное, самое высшее и требующее наибольшего терпения.

Ибо достояние свое всегда хорошо спрятано от самого себя, и из всех сокровищ последним выкапывается всегда собственный клад; таково действие Духа Тяжести.

Едва ли не с колыбели дают нам в наследие тяжелые слова и ценности: «добро» и «зло» — так называют наследие это. И во имя их прощают нам жизнь нашу.

И потому допускают детей до себя, чтобы вовремя не дать им полюбить самих себя: таково действие Духа Тяжести.

И мы — мы доверчиво тащим то, что взваливают на нас, тащим на огрубевших плечах по суровым горам! И когда мы обливаемся потом, нам говорят: «Да, жизнь трудно сносить!».

Но только человеку трудно нести и выносить себя! И все потому, что тащит он на плечах своих слишком много ненужного. Подобно верблюду, становится он на колени и дает как следует навьючить себя.

И особенно трудно тому, кто силен, вынослив, способен к почитанию, — слишком много чуждых, тяжелых слов и ценностей навьючивает он на себя: и вот — жизнь представляется ему пустыней!

Поистине! Даже многое из собственного достояния бывает нелегко нести! Многое внутри человека похоже на устрицу, отвратительную и скользкую, которую трудно схватить.

Потому внешняя оболочка и должна быть разукрашена, чтобы выглядеть благородно, будучи как бы ходатаем за все, что внутри. Но и этому искусству надо еще научиться: надо иметь скорлупу, и прекрасную видимость, и мудрую слепоту!

Но и тут во многом возможна ошибка, ибо иная человеческая оболочка бедна и уныла, и слишком уж напоминает скорлупу. Много скрытых достоинств и сил остаются неразгаданными; самые изящные лакомства не находят ценителей!

Женщины знают это, особенно те, которые высоко ценятся: чуть потолще, чуть потоньше — как часто судьба заключается в этом «чуть-чуть»!

Трудно открыть человека, а самого себя — труднее всего; часто дух лжет о душе. Таково действие Духа Тяжести.