– Словом, жизнь моя была беспросветная, – со вкусом
прихлебывая кофе, пустилась в воспоминания Галка, – а тут новая напасть. Узнала
я случаем, что пятиэтажку нашу сносить собрались, а всех жителей отселять в
какой-то район, уж и не помню, как называется, где-то на полпути к Киеву… И так
мне кисло стало, что по-быстрому, пока не разнесся слух об отселении, я продала
свою халупу и купила домик в деревне.
Рассуждала Галка просто. Муж все равно пьет, вылечить его
нельзя. Но в крохотной «двушке», где поперек комнаты храпит пьяное тело, жизни
нет никому, а на селе простор. Выкатила супружника в огород – и пусть себе
валяется, авось тапки отбросит.
Вот так они и оказались в Зыбкине. А в придачу к дому
получили сарай и лошадь Женю. Вот с этой Жени все и началось.
У горького пьяницы Алексея было одно положительное качество
– любовь к животным. Я хорошо помню, как он постоянно целовал свою жуткую
кошку, названную невесть почему Семирамидой. Оказалось, что всю жизнь Лешка
мечтал иметь лошадь, и, когда ему перепала больная, старая и полуслепая Женя,
Алексей кинулся рьяно ее выхаживать. Бедная кобыла, не привыкшая к заботе,
разболелась совсем, и Лешка извелся, просиживая возле кашляющего животного день
и ночь. Он даже накупил пособий по ветеринарии. Словом, когда через месяц
окрепшая Женя вышла на луг, Верещагин с удивлением понял, что он целый месяц не
пил, а главное, и не хочет пить!
Потом, ни на что не надеясь, Лешка дал объявление в газету:
«Отличная конюшня для вашей лошади». И неожиданно получил двух рысаков. Хозяин
элитных лошадей только хмыкнул, оглядев сарай, и собрался уехать со своими
любимцами, но Лешка встал на колени, упрашивая мужика доверить ему животных.
Вот так и завертелось их дело, дающее теперь не только отличный, стабильный
доход, но и огромную радость.
И Галка, и Лешка закончили заочно Ветеринарную академию.
Сейчас у них огромные конюшни, обслуживающий персонал: конюхи, тренеры, кузнец.
Лешка не пьет совершенно.
– Да и когда ему нажираться? – объясняла Галка. – Встаем в
шесть и пашем, присесть некогда. Знаешь, у него талант, с любой лошадью
договорится…
Я только моргала. Бывает же такое! Не замечая произведенного
впечатления, Галка тарахтела дальше:
– Значит, так, сейчас пойдем лошадок смотреть, потом клиент
явится, затем пообедаем, ну, двигайся. – Она вытолкала меня во двор и, махнув
рукой вдаль, крикнула: – Вон там выгон, а здесь денники.
Я перевела взгляд и увидела, что к нам во весь опор несутся
две громадные собаки ровного черного цвета.
– Это твои? Как зовут?
– Это твои, – хмыкнула Галка, – вымазались в навозе, как
свиньи, и довольны!
Два тела, состоящие из одних тугих мышц, подбежали вплотную,
и я узнала Бандюшу и Снапушу, покрытых ровным слоем лошадиных фекалий. Выражая
полный восторг от встречи, собаки хотели броситься мне на шею, но я отскочила с
воплем в сторону.
– Вася! – кликнула Галка.
Из конюшни выглянул молодой парень в голубом комбинезоне.
– Вымой псов.
– Эй, – крикнул конюх, вытаскивая шланг, – пожалуйте
купаться!
Заслышав знакомый глагол, Банди, обожающий воду, кинулся к
шлангу и принялся радостно поскуливать. Снап же мгновенно бросился в дом,
откуда слышались крики Зайки.
Поднялась суматоха. Сначала купали Банди, потом ловили всем
миром Снапа, затем осуществили экскурсию по конезаводу и около часа дня сели за
стол. Но не успел Лешка разрезать сочную, исходившую жиром утку, как закрякал
домофон.
– Кто там? – спросила Галка.
– Каюровы, – донеслось с улицы.
Фамилия отчего-то показалась мне знакомой. Но, порывшись в
памяти, я не вспомнила никого с такой фамилией. Однако когда худощавый мужчина
с румяным, детским лицом вошел в столовую, я мигом сообразила, отчего я знаю
его фамилию. На пороге стоял Михаил, тот самый, чья жена Лена, то ли
наркоманка, то ли алкоголичка, сбросила на капот моего «Вольво» тряпичного
«мужчину».
– Добрый день, – приветливо сказал Михаил.
Сейчас он совершенно не был похож на убогого, бедного,
считающего медные копейки мужика. В тот единственный раз, когда я его видела,
на Каюрове красовались продранные домашние тапки, вытянутые на коленях нитяные
тренировочные брюки, именуемые в народе «трико», и бесформенная футболка,
заляпанная краской. Сегодня же на нем были джинсы, да не какие-нибудь, а
штучные «Ли», яркий, темно-синий пуловер, из-под которого выглядывал воротник
светлой рубашки. Карманчик пуловера украшал скромный ярлычок «Марко Поло». По
самым скромным подсчетам, свитерочек стоил около трехсот долларов, а ботинки же
высокие, на толстой подметке, явно тянули на все пятьсот… Стоило ему
переступить порог, как в воздухе разлился запах «Кензо», вернее, его последнего
мужского аромата «Одицы мир», дорогой парфюм, слегка вызывающий, так пахнет
богатство…
– Леночка, – воскликнула Галка, – а я уже думала, что вы не
приедете, Лорд-то скучает, ждет тебя.
Вошедшая следом за Михаилом худенькая темноволосая дама,
тоже в джинсах и пуловере, хриплым низким голосом сказала:
– Колесо прокололи, а мы сегодня без шофера, Миша сам за
рулем…
– Бывает, – хмыкнул Лешка, – давайте садитесь и знакомьтесь.
Началось пожимание рук, и все зацвели улыбками. Михаил
скользнул по мне взглядом и не узнал. Я же пребывала в глубочайшем удивлении.
Лена? Но ведь она была совершенно социально не адаптирована, сидела в запертой
комнате, несчастная безумная идиотка или наркоманка, потерявшая всякий
человеческий облик… Может, это не она? И откуда взялось богатство? А оно просто
било в глаза. Уши, пальцы и шея женщины переливались и блестели, у Михаила на
запястье красовались часы «Филипп Патек». Сев к столу, гости небрежно швырнули
на диван кожаные сумочки, она дамский ридикюльчик, он – барсетку, туда же
полетели и сотовые телефоны. А когда подали кофе, Лена вытащила золотую
зажигалку от Картье. У меня у самой есть похожая, и я великолепно знаю, что
Лена заплатила за безделушку сумму, сравнимую с годовым бюджетом Албании…