Свинцовая ломка - читать онлайн книгу. Автор: Максим Михайлов cтр.№ 55

— Что ты, Фима? Что? Ты большой уже мальчик, сам сможешь о себе позаботиться, главное не подбирай с полу страшных железок, а то придет дядя-грузин и поругает!

Несмотря на весь трагизм звучащий в Фимином голосе, а может быть именно из-за него никак не могу удержаться от едко звучащего в моих словах язвительного сарказма. И одноклассник тут же реагирует на него, зло кривит рот и выплевывает уже мне в спину:

— Ах так?! Ну тогда считай, что я тебя увольняю! Все, достал ты меня своими выкрутасами! Хрен тебе по всей морде, а не деньги за командировку! Что, съел, да?!

Я еле сдерживаю нестерпимо клокочущий в груди смех. Я добровольно ухожу сейчас навстречу утюжащим где-то на окраине осетинскую оборону грузинским танкам, навстречу пулям, снарядным осколкам и залпам реактивной артиллерии, о каких деньгах ты мне при этом толкуешь? Что значат они здесь и сейчас, эти пустые разноцветные бумажки? Что тут можно на них купить? Огонь прикрывающего тебя товарища? Последний патрон? Лишнюю минуту жизни? Скажи мне, что? Я ничего не отвечаю ему, даже не замедляю шаг, лишь вскидываю не оборачиваясь над плечом правую кисть с оттопыренным вверх средним пальцем.

Слышавший наш диалог от начала до конца седой осетин одобрительно улыбается. Подхожу к нему и протягиваю руку.

— Андрей.

— Аслан.

Пожатие его руки цепкое и твердое, без лишних понтов, без попыток сдавить чужую руку болевыми тисками, демонстрируя свое превосходство, просто крепкое, мужское. Мне нравятся те люди, которые вот так умеют здороваться, нравится, когда человек знакомясь смотрит тебе прямо в глаза, смотрит спокойно, не отводя в сторону взгляд.

— На Кубе таких как, твой… — он явно хотел сказать «друг», но чуть замешкавшись и пожевав губами, подбирая нужное слово, поправился. — Таких, как твой знакомый, называют гусанос — червяки.

Я удивленно уставился на него. Какая Куба? Какие червяки?

— Однажды, еще в детстве, я прочитал книгу про кубинскую революцию и про Фиделя Кастро, — как-то застенчиво, улыбаясь мне, говорит Аслан. — И вот, запомнил…

Улыбаюсь ему в ответ широкой, дружелюбной улыбкой. Гусанос Фима что-то ядовито шипит за моей спиной. Я стараюсь не слушать, да мне сейчас и не до него. Меня обступают остальные ополченцы, жмут руку, хлопают по плечам, добродушно скалят зубы.

— Салман… Артур… Алик, зови просто… Сослан…

— Андрей… Андрей…, - раз за разом повторяю как заведенный, пожимая протянутые ладони.

Из гостиницы мы уходим где-то через час, в тот момент, когда ночное небо над городом уже начинает постепенно блекло сереть. Близится рассвет. Грузинская артиллерия вновь начинает засыпать город снарядами, но они ложатся далеко в стороне, потому мы практически не обращаем на них внимания, лишь идущие рядом со мной ополченцы периодически оглядываются в ту сторону с которой доносятся глухие удары разрывов и еще крепче сжимают и так сдавленные в тонкую нитку губы. Я их понимаю, даже мне, человеку чужому здесь, та жестокость и планомерная расчетливость с которой грузины методично стирают с лица земли этот город кажется запредельной, невозможной для людей. Что уж говорить об ополченцах в большинстве своем родившихся здесь и выросших. Для них каждое дерево, каждый метр мостовой, каждый камень в фундаменте дома с детства знакомые и родные. И вот сейчас все это разрушает враг, далекий и недосягаемый для возмездия. Как же тут удержаться от гнева? Как не желать отомстить?

Мы осторожно пробираемся вдоль ведущей на юг улицы, жмемся к стенам разбитых, сочащихся дымом, а кое-где и пламенем домов. Обвалившиеся внешние стены многоэтажек бесстыдно выставляют напоказ картины чужой жизни. Легко можно заглянуть в комнаты, увидеть как жили здесь люди. Дома с кишками наружу. Зрелище жалкое и отвратительное одновременно, чем-то сродни дешевому стриптизу. Впереди периодически вспыхивает перестрелка, уже начинаю на слух отличать звонкие голоса родных «калашей» от чужих более глухих шипящих выстрелов. Аслан говорит, что так бьют штурмовые винтовки, которыми вооружены грузины. Их поставляют в Грузию из США и Израиля, специально, чтобы грузинам было удобнее убивать осетин. Так говорит Аслан. Его слова политически некорректны, слишком просты и могут показаться кому-то глупыми, но в них звучит правда, простая и безыскусная. Что, те кто продавал грузинам это оружие не знали в кого оно будет стрелять? Думали, что его приобретают для самообороны «маленькой прекрасной демократии»? О, не будьте же так наивны, господа! Дураков среди тех, кто ведет оружейный бизнес испокон веков не водилось. Знали, все знали, потому Аслан прав на все сто процентов. Это оружие привезли сюда, чтобы убить его и его друзей, в идеале убить всех осетин и абхазов, высвобождая жизненное пространство для «прекрасных демократов» и заодно показывая, кто хозяин на этой планете, с кем надо дружить, а на чью дружбу и покровительство можно плевать с высокой башни.

Пока я раздумываю над этим, наш маленький отряд неожиданно останавливается. К Аслану подлетает тяжело дыша запыхавшийся от быстрого бега разведчик. Один из нашего головного дозора. Пара ополченцев на всякий случай все время шла впереди основных сил, на расстоянии видимости. Связи между осетинскими отрядами никакой, единой линии обороны тоже нет, так что головной дозор мера совсем не лишняя, кто знает на кого можно напороться даже в этих вроде бы пока относительно спокойных кварталах города. Вот похоже и напоролись.

— Грызуны впереди, — запалено дыша хрипит разведчик. — Идут вдоль улицы, палят во все что движется. Много. Впереди танк и за ним человек двадцать пехоты.

Аслан задумчиво качает головой. Я его понимаю, танк это очень серьезно. Тут следует все хорошо взвесить прежде чем ввязываться в бой, да еще и пехоты два десятка. Ровно в два раза больше чем нас. Зато на нашей стороне преимущество внезапности. Они не знают о нас, а мы-то будем их ждать. Хотя какая уже тут внезапность, если они с боем прорываются через стреляющий город. Наверняка готовы ко всему и предельно осторожны.

— Далеко они?

— Два квартала, — сипит разведчик. — Но идут медленно, зачищают все дома вдоль улицы.

— Хорошо, — принимает решение Аслан. — Идут, значит, будем встречать. Нехорошо, когда гость без хозяина бродит по дому. Обязательно надо встретить.

Он улыбается, и по лицам остальных тоже расползаются кривые принужденные ухмылки. А седой осетин уже начинает распоряжаться. Размахивая руками показывает бойцам кому и где расположиться. Мне выпадает двухэтажная сталинка с левой стороны улицы. В компании еще с двумя ополченцами бежим к выбитой ударной волной перекошенной двери подъезда. Первым взбежавший на крыльцо молодой парень по имени Артур одним пинком ботинка отбрасывает в сторону еще держащуюся каким-то чудом на вырванных с мясом из косяка, торчащих в верхней петле шурупах, дверь, освобождая мне и Руслану, второму ополченцу проход. Они очень разные эти два осетина плечом к плечу с которыми мне уже через несколько минут предстоит принять свой первый в этой жизни бой. Артур молод и горяч, порывистый и нервный мальчишка едва переступивший черту совершеннолетия. Он всюду хочет быть первым, пытается показать себя бесстрашным и опытным бойцом, но удается ему это плохо. Любой внимательный наблюдатель легко увидит в глубине его темных глаз затаившуюся неуверенность, а может и страх. Сделав что-нибудь, он всегда с тревогой оборачивается, смотрит на окружающих, ища их одобрения, как бы старается удостовериться, что все делает правильно.