Колдуны и министры - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Латынина cтр.№ 69

* * *

Прошло два праздничных дня.

Чареника и Государственный Совет настоял на открытии биржи в обычный час. Арфарра пытался протестовать, но вскоре замолчал, обнаружив незнание самых общераспространенных в последнее время финансовых теорий.

Утром, в первый час открытия биржи, курс государственного займа упал на четыре пункта. Упали также акции южнохарайнского канала; рудников Кассанданы, торговых товариществ и прочих частных цехов. Площадь переполнилась народом. Курс падал все быстрей и быстрей. Пришел государев указ, что все остается по-прежнему. Курс заколебался и стал расти. Пришло известие о заговоре во дворце и о пропаже министра полиции Андарза. Курс полетел вверх тормашками. Степенные лавочники и вдовые чиновницы с плачем спешили продать то, что завтра станет ничем; и только Шимана Двенадцатый, узнав от достоверных людей, что министр финансов не продал ни бумажки – покупал и покупал. Люди бились в истерике на мостовых, пролетел слух, что один башмачник в отчаянии уже зарезал себя и жену с детишками. Наступила ночь: парчовые куртки факелами и дубинками отгоняли толпу от биржи; агенты Шиманы, шныряя меж людей, покупали бумаги прямо с рук за гроши. Одна, однако, вещь, трижды выросла в цене с полудня до вечера: голова сбежавшего заговорщика Андарза.

На следующий день биржа была закрыта вплоть до особого распоряжения. Уважаемые люди собрались там, где они собирались при государыне Касии, в харчевне с тремя золотыми лепешками на вывеске. На ореховом столе лежали карты для игры в «мешки и лепешки», игры, в которой взаимное доверие партнеров обеспечивает увеличение выигрыша. Карты, однако, валились у людей из рук. Обсуждали новости: арест Нана, возвышение Киссура, отказ Киссура от поста первого министра и утверждение на оном Арфарры.

– Я боюсь, – сказал один из уважаемых людей, что билеты государственного займа теперь немногого стоят, хотя Арфарра четыре раза за три дня сказал обратное.

– Я боюсь, – сказал второй, – что не только билеты, но и покупатели их немногого будут стоить в глазах Арфарры. Что же до зерна, то оно в этом году будет стоить очень дорого, потому что не будет законных мест для его продажи, а количество голодных вряд ли уменьшится.

– А этот человек, Андарз! – сказал третий, – до чего доводит цинизм и неверие в добродетель! Нашкодил и убежал, словно школьник! Знаете ли, какую этот чиновник оставил записку?

После этого уважаемые люди поели рыбу, легко перевариваемую, и мясо нежное, как распустившийся цветок гиацинта, и сладости, утоляющие печаль, и разошлись. Ибо делать им было нечего, и лишь одного они боялись больше, чем гнева Арфарры, – гнева народа.

* * *

Назавтра господин Чареника доложил государю:

– Мы пока остановили куплю и продажу займа: в городе все спокойно.

– Не совсем, – возразил Арфарра. – Все спокойно, но в харчевнях нет в продаже чаю.

Чая в харчевнях действительно не подавали, а подавали только «красную траву», любимый утренний напиток опального министра Нана. Тем, у кого денег не было, «красную траву» подносили бесплатно, те, у кого деньги были, платили, сколько хотели. К концу дня многие знали, что господин Дах на глазах у всех заплатил за чашечку «красной травы» сто золотых государей, а господин Миндар снял чашечку с блюдца и положил в блюдце сапфир со звездой.

Господа! Нельзя же арестовать человека за то, что он не пьет чая?

Нет! Неспокойно было в городе! Молния среди ясного неба ударила в храм бога-покровителя тюрем; у зеленщицы около Синих Ворот кошка родила котят с ярко-красными мордами, и видели, видели на улицах этаких красных зверьков: эти особые зверьки зарождаются от горя народа, и в последний раз они бегали по городу как раз перед концом прошлой династии.

А чернокнижник Арфарра, прочтя заклинание, вырезал из бумаги бесов и послал их слушать разговоры невинных людей и ловить господина Андарза.

* * *

Множество людей побеседовало с комендантом дворцовой тюрьмы, куда привели Нана, и комендант согласился, что скоро государю станет известна вся преданность первого министра и вся подлость такого мерзавца, как Киссур. Комендант также согласился, что будет плохо, если Нан, снова сев у государевых ног, с неудовольствием о нем, коменданте, вспомнит.

Поэтому, несмотря на приказ государя «кинуть крысу в каменный мешок», комендант не только не кинул Нана в мешок, а поселил его в своих покоях и лишь просил, чтоб тот не ушел куда глаза глядят. На что Нан отвечал, что это было б безумием и признанием своей вины, и что лучше уж случайно лишиться головы, нежели обмануть доверие коменданта.

Вечером узника, лежавшего из-за изрядных побоев в постели под шелковым пологом, навестил Чареника, министр финансов. Они немного побеседовали, и Нан пришел к выводу, что это ему кара за грехи, и что, например, в вопросе об откупах он был неправ; и если Чареника поможет ему вернуться к власти, Нан непременно отдаст на откуп налоги. Про заговор Чареника ничего не сказал, опасаясь, что опальный министр выдаст заговор, дабы вновь обрести благоволение государя, но спросил про место, где стоит сейф, и про код к сейфу. Нан тут же назвал место и код.

Два дня никаких определенных известий до хворающего министра не доходило, не считая того, что мальчик по имени Киссур нашел себе в союзники старика по имени Арфарра, и, конечно, ничего смешнее этого известия в покоях коменданта не слыхали.

На третий день узник оправился и ужинал со всеми. За ужином опальный министр шутил с детьми коменданта, выведал у них, к смущению хозяйки, что они не помнят столь роскошного ужина, вел себя деликатно и был отменно весел.

Когда уже подали чай в плоских зеленых чашечках, и жена коменданта встала на колени перед узником с вышитым полотенцем, в обеденный зал без стука вперлись десять человек в кафтанах городской стражи. Они объявили, что пришли от имени господина Киссура и господина Арфарры, и они ничего плохого не хотят, а хотят лишь соблюсти государев приказ. Тут же бывшего министра посадили на лавку, вмиг стащили богатый кафтан и сетку с волос, а тюремный кузнец стал привешивать к рукам тяжелую цепь.

Можно ли описать отчаяние благородного семейства! Жена коменданта плакала, дети всплескивали руками, а сам комендант кланялся, как заводной идол, которого возят по праздникам, и беспрестанно повторял, что таково распоряжение Арфарры, и нет ли у господина министра особых просьб. Нан подергал рукой в железном кольце и сказал:

– Я, увы, изнеженный человек, и видел много раз, что эти кольца совершенно стирают запястья: нельзя ли обшить кандалы сукном?

Комендант, в полном расстройстве, потащил со стола камчатую скатерть; тут же разрезали скатерть ножницами и обшили кольца. В гостиной воцарился совершенный бардак, и только Нан и рыжеволосый командир варваров любезно улыбались друг другу. Потом стражники стукнули хохлатыми алебардами, проволокли узника по коридору и сунули за дверь в каменный мешок.

В камере похвальная сдержанность слетела с бывшего министра. Он катался, сколько позволяла цепь, и бился головой об стену. Он сшиб каменную табуреточку, стоявшую в левом углу, и охотно бы сшиб что-нибудь другое, но табуреточка была единственным предметом обстановки в камере, если не считать кучи соломы в углу.