– И отдадут Заславского? – внезапно спросил Неклясов. Ручка выскользнула из его пальцев и покатилась по ковролину.
– Никогда. Зачем? Чтобы он давал показания против Лося? Люди хотят срубить на халяву капусты. Заславского они сразу же закопают, если еще не закопали… В общем, лучше приготовить эти восемнадцать миллионов…
– Зачем? – высоко поднял брови Извольский.
– Ну как зачем? На тот крайний случай, если суд признает гарантию подлинной, я не говорю, что он это сделает, но ведь…
Сляб хищно улыбнулся.
– Ты у меня все-таки следак, Денис, – сказал директор. И пояснил: – «АМК-инвест» ценен тем, что владеет контрольным пакетом комбината. А если он кому-нибудь продаст этот пакет, то ценность «АМК-инвеста» составит ноль целых хрен десятых. В этом случае банк может забирать себе сколько угодно активов «АМК-инвеста». Что и послужит ему уроком – не давать кредитов, не позвонив по телефону.
Денис даже растерялся. Такая простая мысль не приходила ему в голову. Между тем, казалось бы, все было так логично. Если у тебя есть контора «Редькин и Хрен», которая владеет акциями комбината, и этой конторе угрожает опасность, то почему бы ей не передать акции конторе «Редькин и Хрен-плюс»? Ну да, вот поэтому его и зовут Денис Черяга, а не Вячеслав Извольский…
– Погоди, Слава, – уточнил Черяга, – а мы деньги за акции платим или нет? Потому что если мы платим деньги, то они попадают на счета «АМК-инвеста», а если нет, то нам как-нибудь не обжалуют эту сделку?
Извольский засмеялся.
– Не шуми, Денис, все сделаем путем…
И начал рассказывать схему сделки. Схема была запутанная и сложная, Денис понял ее только со второго раза. А поняв, поразился: угроза, которая еще сегодня утром казалась смертельной и непереносимой, не стоила выеденного гроша…
То есть так, во всяком случае, казалось тогда и Денису, и, разумеется, Извольскому.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Русский бизнесмен на рандеву
На следующий день, трясясь в полупустой и щелястой электричке, Ирина не могла не думать о вчерашнем госте. Гость был груб и нахален, эту свою грубость он пытался скрыть и оттого выглядел ужасно неловким. Он страшно напоминал динозавра в цивильном платье. Он был не бандит, ни в коем случае, – но Ирина каким-то чутьем поняла, что он приказывает бандитам.
Ирина никогда не встречалась с такими людьми, но, порывшись в известном ей багаже книжного опыта, очень легко нашла аналог: итальянские тираны XIV–XV вв. Бернабо Висконти, Франческо Сфорца, хитрый и богатый Козимо Медичи, владелец второго по величине банка Флоренции, который просто купил народную любовь и полную власть, после чего второй по величине банк Флоренции стал первым – во Флоренции, Италии и Европе.
Аналогия Ирине понравилась. Было очень забавно думать, что ты знакома с живым Фридрихом Барбароссой, хотя последний, строго говоря, не тиран, а император, но разница только в масштабах – в конце концов, все эти Висконти и Сфорца именно Барбароссе и подражали… Вот только картинки, которые приходили на ум при воспоминании об этом времени, были далеко не забавные.
Фредерико делла Винья разбивает лоб о стены темницы, дабы избежать невыносимых пыток… Бернабо Висконти встречает папских послов на мосту через Эбро. Послы несут бумагу, отлучающую Бернабо от церкви. «Будете ли вы пить или есть?» – ласково спрашивает Бернабо послов, и послы понимают, что пить – это значит, что их скинут с моста в реку, а есть – это значит, что им затолкают бумагу в глотку…
Эццелино да Романо окружает безоружную свиту Фридриха с шестьюстами всадниками и обнажает меч: «Ваше величество, мне кажется, мой меч лучше вашего». Окруженный Фридрих цедит с ледяной вежливостью «несомненно». «Ваше величество, так как мой меч лучше вашего, я хотел бы поднести его вам и навсегда стать вашим вассалом»…
Галантность рука об руку с нечеловеческой жестокостью, разговоры о долге рядом с самой гнусной изменой, череда крови, предательств, пыток и золотые монеты, вывалянные в грязи. «Почему ты заплатил мне за предательство моего господина фальшивым золотом?» «Потому что изменник вроде тебя недостоин настоящего…»
Разбитая «шестерка» дожидалась ее во дворе. Ключи от машины оказались у соседки, та делала удивленные глаза и шептала:
– Ах, Ирина Григорьевна, я так испугалась, представьте, стучатся в дверь и просят передать вам ключи, а сами-то – рожи квадратные, плечи как балка…
– Ничего страшного, – сказала Ирина.
День был сегодня незагруженный. У Ирины была одна пара в два часа дня, после обеда, потом полтора часа перерыв, а потом еще пара, – так уж по-дурацки составили расписание. На кафедре было много народа, хорошенькая Лидочка вертелась перед зеркалом и мазала губки чем-то фиолетовым, степенный Иван Ильич полюбопытстовал:
– Вы что такая грустная, Ирина Григорьевна?
– Так, – сказала Ира, – познакомилась с одним человеком.
– С кем?
– С Каструччо Кастракане, – загадочно сказала Ира и отбыла в аудиторию.
Аудитория была большая, с крошечной кафедрой в центре и вздымающимися амфитеатром трибунами, а студентов было мало, и большая их часть стояла перед дверями аудитории и курила плохие сигареты. Студенты были заочники, собравшиеся на две недели, среди них было много ребят старше Иры, а были совсем молодые, и Ира услышала обрывки диалога. «Ну да, изнасиловали, натурально, она в ментовку побежала». – «Да она на колени им лезла, я ее еще в сторону отвел, говорю, ты чего с хачиками лижешься». – «Да чего с ней спать, она как школьный завтрак – дают бесплатно и всем, а в горло не лезет». – «Ей засадишь…»
– Вот кому бы я засадил, – громко и ни к кому особенно не обращаясь, сказал один из студентов, провожая выразительным взглядом аппетитную попку вчерашней аспирантки.
Ирина услышала и вздрогнула. «Ну, попадись ты мне на экзамене», – подумала она. Серость, серость, дождь за окном и известка с потолка в коридорах, и мать, которую два года назад сбили ночью на тихой улице, и вечно пьяный, давно живший отдельно от них отец, грязные туалеты и грязные мысли, зачем им история, господи боже ты мой, зачем им история, они просто не прошли по конкурсу на экономический, а денег платить за обучение нет…
Ирина, опустив голову, прошла в аудиторию и встала за столом, и первый человек, которого она увидела, был Извольский.
Гендиректор сидел, насмешливо улыбаясь, во втором ряду близ прохода, в аудитории было холодно, Извольский так и не снял плаща, и от этого не очень бросался в глаза среди других студентов-заочников. Ну сидит и сидит – плотный, тридцатилетний – мало ли тут тридцатилетних? Вдобавок плащ у Извольского был почему-то легкий, не по сезону летний. Было непонятно, куда директор подевал свое темно-серое пальто.
Потом в кармашке у Извольского зачирикал телефон, он вытащил его и сказал: «Алло», и тут же, как назло, зачирикал другой телефон, Извольский вытащил и его и так и отошел к стене аудитории, поочередно лаясь сразу с двумя мобильниками. Студенты с недоумением на него оглядывались. Извольский договорил, спрятал телефоны куда-то и снова сел на скамью.