Огненная обезьяна - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Попов cтр.№ 32

Мышкин польщенно улыбнулся, и кожаное чудище на левой части черепа задвигалось.

— А окопы на что? Их нарыто было по приказу Омуткова ого-го. Так, я по окопчикам, по окопчикам, пригнувшись. Правда, грязновато там. Самурайцы приноровились туда гадить. Стыдно им, что ли в кустах, на воздухе.

— То есть, — прервал гигиенические размышления унтера Фурцев, — по окопам можно подобраться вплотную к батарее?

Мышкин задумался.

— Одному-то, пожалуй. Да еще, если с осторожностью. А всею командою, со студентами, да с фузеями… — Мышкин отрицательно пожал плечами. И добавил.

— У них человек пять-шесть в охране на внешних постах. Да у пушек с десяток постоянно возятся. А сколько в палатках и не известно. Поляжем.

— Поляжем. — Согласился капитан и почувствовал на кончике языка хвойный привкус. Плана у него все еще не было. Можно, конечно, в крайнем случае, устроить гусарскую выходку, как эти двое на лугу. В надежде на что? На ранение средней тяжести и эвакуацию? А если ранение случайно получиться смертельным? Фурцев брезгливым усилием воли отогнал эти мысли. Перепуганному новичку они, возможно, были бы извинительны, но не человеку в его положении.

Да, плана нет.

В идеале хотелось бы, конечно, чего? Подкрасться к палаткам скрытно группой, да лупануть по ним залпом бомбами, притом, что вторая группа, хотя бы в три, четыре штыка таранит хутор, прорывается к овину и освобождает пленных. Их там — взвод. После этого можно было бы развернуться.

Фурцев вздохнул, бессмысленно задумывать двурукие действия, обладая всего лишь одною рукой, да и то, трехпалой.

Так, в бесполезных размышлениях прошел день. Причем, поручику приходилось вести себя так, словно все идет как надо, как задумано.

В безлунный ночной час Мышкин с Будкиным удачно сползали ко вражескому расположению и сумели вызволить из ненадежного тайника схороненные там ружья. Прихватили также, лежавшие вместе две большие фляги водки и мешок с сухарями. Настроение команды и огневая ее мощь сильно возросли.

— Ночью не спят. — Сообщил последнее наблюдение унтер. — Два костра у них и лошадей держат рядом, они у них заместо собак.

— Вас-то не унюхали. — Спросил капитан.

— Нет, мы под ветер подползали. Но зато будет похолодание.

— С чего ты решил?

— На звезды глянь.

Поручик поглядел, ничего особенного не увидел, но спорить не стал.

— Может, костер разожжем. — Осторожно поинтересовался прапорщик.

— Я те дам, костер, вашбродь. Тут же накроют. Они же думают лес пустой, потому и не интересуются проверять.

— Елки-то, вон какие высоченные. — Попытался спорить унылый офицер.

— Если пламя не увидят, то дым увидят. Глянь — вызвездило. А если тучи наползут, дым стелиться станет. А кони, когда дым чужой чуют — ржут.

Артиллеристы переглянулись — впитывай, мол, полезные сведения. Колокольников уже лежавший в хвойной яме, не открывая глаз, выдал презрительную улыбочку и прошептал "козлы". Унтеру было, что сказать об этих животных, но Фурцев взял его за предплечье, и он сдержался. Александр Васильевич протер свои очки. Удивительно, ведь они (очки) прошли и персидское и индейское испытание, падали на камни, на песок, в болото, и хоть бы что. Канули и разрушились вещи куда менее хрупкие, чем эти стеклышки на проволоке. Фурцев глотнул из фляги два раза, продолжая размышлять о хрупкости и живучести, и улегся на спину, накрываясь под горло плащом.

По два глотка было разрешено сделать всем, унтер проследил, чтобы не больше.

Капитан лежал, открыв глаза. К своему ненормальному положению он отчасти привык, можно сказать, втянулся в неестественную жизнь. Единственное, что продолжало его мучить с такою же силой, как и в первый день, это звездный беспорядок в небе. Как будто все знакомые созвездия были собраны в кучу, перемолоты в гигантской ступе, а то, что получилось, было беспорядочно рассыпано в небе. Сколько не напрягай зрение — ни одного знакомого сочетания. От этого притупившийся в солдатской суете ужас происходящего нападал на сознание со свежими силами. Сознание опять начинало свою монотонную песнь — не может быть, не может быть, всего этого не может быть, надо всего лишь проснуться.

Рядом уныло и неторопливо блекокотал Александр Васильевич, отвечая видимо пытливому прапорщику.

— А вам не все равно? Я сам прошел через эти терзания. Вы все пытаетесь апеллировать к здравому смыслу, к законам и правилам, которые руководили вашей жизнью ТАМ. Зря. Поймите, наконец, вы душевно страдаете от смешных причин, оттого, что лишены возможности пожаловаться адвокату, позвать на помощь полицейского, поднять скандал в прессе. Вы жаждете посадить на скамью подсудимых тех, кто виновен в вашем нынешнем положении.

— А разве нет, разве виноватые не должны быть наказаны?! — Жарко шептал толстяк Плахов. — Меня без решения суда лишили свободы, подвергают мою жизнь смертельной опасности, тот, кто придумал это, кто осуществил это должны ответить. Это преступление против мирового порядка, против всемирно объявленных ценностей. Двойная игра, ведь те, кто посылают нас сюда, сами-то ничем не рискуют!

— Откуда вы знаете?

— Что?

— Я теперь прихожу к выводу, что происходящее не преступление против мирового порядка, как вы говорите, а прямое требование, условие существования этого самого порядка.

— Вы хотите сказать, что раз мы здесь находимся, значит так и надо? И виноватых нет, и не надо их искать?!

Географ тихо покашлял.

— Не надо.

— Ну, это философия барана, которого тащат на бойню.

— Не надо искать, потому что они уже найдены. Виновны, пожалуй, мы. Вам что, такое даже в голову не приходило?! Вы думаете, что если вы никого ТАМ не зарезали, не изнасиловали, ничего не украли, то значит и чисты абсолютно, и вин за вами никаких нет?

— А если я именно так и думаю? Детей и жену я любил, налоги платил, карьера моя развивалась естественно

— Тогда ваше положение еще хуже моего, господин прапорщик.

— Ваше лучше, потому что вы смирились. Может, вы уже и не хотите отсюда выбраться?

Географ опять покашлял.

— Дело в том, что слишком этого хотеть, это мешать себе выбраться.

— Не понимаю.

— Да и я не очень-то понимаю.

Вершины елей там вверху образовывали что-то вроде рамы с неровными темными краями. Звезды дрожали в ней, как в глубине колодца. Внезапно из-за края рамы показался бледный язык ночного облака. Потом второй. Облака бесшумно, не слишком быстро, но вполне уловимо для глаза закрывали звездную картину.

— Тут, как мне кажется, действует какой-то закон. Нас сюда послали, чтобы мы прошли некий путь, и главное — не слишком испачкаться, не замызгать свой чистый лист.