Красно-коричневый - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 106

Он был один в ночи над Москвой, на крыше дома. И возникло сладкое чувство одиночества, оторванности от людей, и этой оторванностью и свободой вовсе не обязательно было воспользоваться, а просто – стоять и мокнуть на ребристой железной кровле, ощущая мокрым теменем близкое небо.

Это чувство длилось недолго. Он снова двинулся вдоль края крыши, по вибрирующей гулкой жести. Он искал на крыше место, где можно обустроить позицию, удачно расположить пеналы с гранатами, укрыться от случайного взгляда и терпеливо ждать, когда внизу, среди скользящих бесконечных огней, на ртутном проспекте, среди млечных мазков, напоминающих рыбью молоку, не возникнет темный волчок, вспышки мигалок. Группа лимузинов с воем сирен, окружая главную несущуюся машину, станет приближаться, увеличиваться, распугивая и расшвыривая автомобильный поток. И в эту центральную, хищную, защищенную на земле и открытую с неба машину пустить одну за одной несколько дымных гранат. Увидеть из неба, как вспыхивают на проспекте красные взрывы, перевертываются и летят исковерканные лимузины, их водители и пассажиры превращаются в драные окровавленные лохмотья.

Он увидел слуховое окно, козырек над крышей. Приблизился, огляделся. Окно выходило прямо на проспект, в сторону гостиницы «Украина». Там, под кровлей, в темноте, было бы удобно оборудовать огневую точку, удобную для длительного наблюдения, безопасного выжидания, точного направленного удара.

Хлопьянов потянул раму окна. Окно было незаперто, открывалось наружу. За рамой внутри было препятствие, какая-то ткань, мешковина, набитая твердым и жестким. Эти мешки мешали пролезть в окно. Он стал их отстранять и отталкивать. Они сдвинулись, и несколько упало вовнутрь, глухо стукнуло. Осторожно, скрючившись, стараясь не задеть за невидимые гвозди, он опустил ноги вглубь, почувствовал плотную твердую опору. Гибко изгибаясь, влез, утвердился на ровном и твердом.

Он стоял у слухового окна под крышей, слыша дождь, видя в неровный, заложенный мешками проем пульсирующий проспект. Вдыхал теплый запах пыли, железа, распиленного смолистого дерева. Это дерево было у него под ногами, – свежие доски, недавно занесенные на старый душный чердак.

Глаза стали привыкать к темноте. Опора, на которую вначале натолкнулись его ноги, оказалась столом, придвинутым к слуховому окну. На столе размещались какие-то предметы. Он стал шарить, натыкаясь на эти предметы осторожными пальцами. Длинный узкий цилиндр с раструбом оказался фонарем. Он включил его. Белесый сноп света осветил железо крыши, старые балки, укутанные в асбест и ветошь трубы, свежие грубо струганные доски, уложенные на замусоренный пол, стол, на котором стоял термос, бинокль в футляре. Фонарь осветил слуховое окно, которое было заложено набитыми чем-то мешками, положенными один на другой. Некоторые из них были сдвинуты и упали, потревоженные его, Хлопьянова, движениями.

Его вдруг осенило. Место, где он стоял и где хотел оборудовать огневую ячейку, и было оборудованной огневой ячейкой, приспособленной для наблюдения, выжидания и точного снайперского выстрела, направленного вдоль проспекта.

Открытие поразило его. Мешки с землей создавали надежный бруствер. В узкую щель была видна черная река, дуга моста, уходящая вдаль перспектива. На длинном столе, придвинутом к слуховому окну, могло уместиться вытянутое тело стрелка. Термос с горячим чаем был ему подспорьем. Сектор обстрела захватывал мост, проспект, ближние подходы к мэрии и Дому Советов.

Кто-то неведомый опередил его. Угадал его мысли, соорудил для него позицию, и если пошарить во тьме, перерыть груды ветоши, то нашаришь лакированный пенал гранатомета.

Это было абсурдом. Продолжением прежнего бреда, когда его мысли, принадлежавшие только ему, потаенные, сокровенные, становились известны другим. И те, другие, умевшие читать его мысли, пользовались им, направляли его поступки, останавливали их или убыстряли.

Ему стало страшно. Кто-то был рядом. Следил за ним из темноты, присутствовал в затхлой тесноте чердака. Хлопьянов кинул фонарь на стол. Торопливо, цепляясь одеждой за гвозди, вылез из слухового окна, слыша, как свалилось и стукнуло еще несколько мешков с землей.

Дождь шелестел, рокотал. Хлопьянов старался не греметь жестяной ребристой поверхностью. Хватался за вентиляционные трубы, двигался обратно, к пожарной лестнице. И вдруг на коньке крыши, на тусклом, в отсветах небе увидел черную человеческую фигуру. Она была недвижной и плоской, как мишень в тире, с круглой головой и покатыми плечами. Хлопьянов испытал мгновенный ужас, чувство западни, неизбежной гибели. А перед этой гибелью неизбежна схватка, удары, крики, паденье на мокрое грохочущее железо, сползание к краю, туда, где внизу варится и пузырится огнями город. И в это мокрое варево, в каменное огненное месиво – лететь, хватая напоследок ветреный черный воздух.

Этот ужас и обреченность лишь на мгновение парализовали его. Он преодолел паралич, собрал всю волю в агрессивный, управляемый сгусток. Встал в боевую позу, уперев ноги, отведя назад правый локоть, стиснув пальцы, заострив ладонь для протыкающего удара. Стал медленно наступать по рокочущей железной мембране. И оттуда, где чернели контуры с круглой головой и покатыми плечами, раздался спокойный голос:

– Это я. Не волнуйся. Просто забрался по лестнице на тебя посмотреть.

Это был голос Каретного. Застучали его шаги. Каретный приблизился и встал рядом с ним, стряхивая с ладоней мокрую ржавчину, отодвинул со лба прилипшие волосы.

Они стояли на зубчатой крыше, среди вентиляционных труб и антенн. Москва туманно, огромно шевелила сгустки огня, проталкивала их сквозь свои проспекты и улицы, подобно киту, проглотившему комья светящегося планктона.

– Увидел тебя в дверной глазок, когда ты поднялся на последний этаж и отыскивал ход на чердак, – сказал Каретный. Одна половина его лица, обращенная к проспекту, ртутно светилась, а другая была покрыта черным мраком, и на этой черной половине странно мерцал одинокий выпуклый глаз. – Я знал, что ты придешь, ждал тебя.

– Почему? – спросил Хлопьянов, переступая замерзшими ногами по крыше, дребезжащей от бесчисленных капель дождя. – Почему ждал?

– Ты ходил по маршруту. Сначала по Успенскому шоссе – я видел, как ты зашел в магазинчик, купил бутылку «пепси», пил на ступеньках и следил за движением машин. Потом тебя видели в сосняках вдоль шоссе, на полянке. Ты собирал цветочки-василечки. Я узнал тебя на мониторах, которые следят за передвижением по трассе. Ты был замечен на Кутузовском проспекте у Триумфальной арки и у Бородинской панорамы. Я видел твои фотографии – как ты сидишь на скамье и читаешь газету, а глаза твои смотрят поверх газеты на трассу. Ты отслеживал обстановку, ждал проезда правительственных машин.

– Но как ты нашел меня здесь?

– Для той операции, которую ты замыслил, трасса в районе Успенского шоссе, Рублевки и Кутузовского абсолютно не пригодна. Ты это скоро понял. Логика поиска должна была привести тебя к этому дому, который и прежде был тебе знаком. Я поджидал тебя несколько дней, и ты пришел.

– Ты знаешь, что я задумал? Для какой цели исследовал трассу?