Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Емец cтр.№ 37

Готовиться к полету Таня начала с вечера. Собрала рюкзак. На случай непредвиденной ночевки подвязала снаружи туристический коврик. Покрутила в руках тугой кокон спальника, соображая, стоит ли его проветрить или сойдет и так. Поторговалась с ленью, великодушно позволила ей убедить себя и решила, что сойдет. Приготовила термос, чтобы утром залить в него горячий кофе. На случай внезапного голода закинула в рюкзак одноразовую скатерть-самобранку в целлофановой упаковке. По целлофану золотистыми гнутыми жуками ползали буквы, меняясь местами и всякий раз складываясь в новое меню.

Эта скатерть валялась у Тани уже года полтора. Пипа, вечно страдавшая от сознания, что денег у нее все равно больше, чем она способна истратить, купила ее где-то на распродаже и великодушно подарила Тане, руководствуясь увечным принципом, что лучше подарить ненужную вещь другу, чем облагодетельствовать помойку.

Дверь распахнулась и ударилась о стену, едва не рассыпав оказавшийся между ней и стеной скелет Дырь Тонианно. На пороге вырос запыхавшийся Ягун. Он быстро огляделся и, бросившись на живот, резво как таракан заполз под бывшую кровать Гробыни. Едва Ягун скрылся, как в комнату влетела одна из парадных секир Пельменника. Застыла. Сослепу качнулась к Тане, но поняв, что обозналась, принялась с разгону бодать кровать.

Таня была не так богата, чтобы позволять крушить мебель. Она выпустила искру. Звякнув, секира тяжело завалилась набок.

– Уф! А я уж было испугался! Вообрази, она меня чуть не прикончила! Гнала из самой Башни Привидений! Я захлопываю двери, а она их в щепки прорубает! И откуда столько злобы, а? – раздался голос из-под кровати.

– Может, ее кто-то заговорил? – предположила Таня.

Под кроватью засопели. Секира, из которой магия выходила постепенно, еще подпрыгивала, и вылезать играющий комментатор пока не отваживался.

– Само собой. Я же и заговорил, – признался Ягун.

– Зачем?

– Да так. Доказывал Лотковой, что она не права и я ее люблю.

– И что, доказал?

Ягун хихикнул.

– Не знаю. Не было времени спросить – пришлось удирать. Может, Лотковой уже и в живых нету. Посмотри, крови нет? Волос там прилипших? Посмотрела?

Таня испуганно метнулась к секире.

– Да ладно, шучу. Секира была только на меня заговорена. Тебя же она не тронула! Я, понимаешь, совсем забыл, что заклинание преследования одностороннее. Что сам наложил, сам уже не снимешь. Я пускаю искры, а она знай себе летит… А-аапч!

Чихнув, Ягун стукнулся о кровать затылком и ойкнул.

– Знаешь что, наступи на нее на всякий случай. Я, пожалуй, вылезу, а то у тебя тут как-то пыльно, неуютно! – попросил он.

Таня наступила. Секира уже почти не вздрагивала.

– Ягун! В двадцать лет не заговаривают секиры! У тебя явная задержка в развитии!

– А во сколько заговаривают?.. В двенадцать? В пятнадцать? Должен же я знать, на сколько лет я, бедный, отстаю от среднестатистического мага Феди Дудкина, который до восемнадцати лет пуляется в кого не лень фронтисами , а в восемнадцать берется за ум и становится примерным налогоплательщиком. А вообще, конечно, лечиЦЦа, лечиЦЦа и еще раз лечиЦЦа! И Лоткова то же самое говорит, и бабуся! Прямо хор шизофреников имени Кащенко!

– Ягун, не обижайся, но ты действительно ведешь себя как больной на голову! – грустно признала Таня.

Ягун наконец выбрался из-под кровати и теперь энергично отряхивался.

– Протестую, я не больной на голову. Но однажды я слишком удачно притворился, и роль меня затянула. А вообще, Танюха, я так думаю, что каждый день должен содержать хотя бы один безумный поступок. Или хотя бы просто поступок. Или внутреннее открытие. Или просто что-то яркое. Если день прошел без ничего – считай, что ты просто прожевал его с кашей.

– Например, немного поулепетывать от секиры – чем не поступок? – подсказала Таня.

– Секира – это частность. Мелкая заплатка глупости на пурпурном плаще моей мудрости! – сказал Ягун и тут же, не теряя времени, споткнулся о стоящий посреди комнаты рюкзак.

– О, что я вижу! Улетаем! Надолго?

– На несколько дней.

– Куда?

– Не могу сказать… Это не моя тайна, – сказала Таня.

Ягун равнодушно дернул плечом.

– Ну тайна так тайна! Что я могу сказать? Последнее время все в Тибидохсе такие секретные ходят, что прямо хоть из комнаты не выходи. Ненароком наступишь на чью-нибудь тайну, потом подошву не ототрешь.

– Ягун! Ты обиделся!

Играющий комментатор не стал это оспаривать.

– Слегка. Минут так на пятнадцать с хвостиком. Не заморачивайся! Если пристреливать десятилетнюю дружбу из-за всякой мелкой обидки, в пять минут останешься и без друзей, и без патронов!

Ягун решительно поднял Танин рюкзак и переставил его ближе к окну, чтобы завтра ей было удобнее вылетать.

– С таким рюкзаком и камень на шею не нужен. Поосторожнее над океаном! Или лучше прицепи его заклинанием, и пусть летит за контрабасом! – посоветовал он.

Таня пообещала. Она была рада, что Ягун перестал дуться.

– Да, кстати, мой тебе совет! Если будет возможность, заскочи к Валялкину! Я тут вздремнул после обеда полчасика и вдруг ни с того ни с сего его увидел. А я же все-таки телепат. Я пытался связаться с ним потом, но все как обычно. Некая зомбированная хмыриха пояснила, что «абонент выключен или находится вне действия магии»! – неожиданно нахмурившись, сказал внук Ягге.

– А каким ты его видел? Что он делал? Разговаривал с тобой? – жадно спросила Таня.

– Не особо. Ему было не до разговоров. Мне снилось, он увязает не то в болоте, не то в песке, а кто-то – кого я не вижу – хохочет и тянет его снизу. Но самое интересное, что Ванька не жаловался. Лицо у него во сне было такое, знаешь, упрямое.

– Его всегда от упрямства зашкаливало! – сказала Таня.

Ягуну казалось иначе.

– Не от упрямства. Он видит свой путь и идет по нему. Тебе бы гораздо меньше нравилось, если бы он был дворняжкой, бегущей за всяким прохожим, который не поленится цокнуть языком. Кстати, лови начало сна!

Ягун зажмурился, и Таня увидела Ваньку. Да, это точно был он. Угловатый, в свитере ручной вязки. Болтавшиеся длинные руки образовали с плечом острый угол. Густые волосы торчали как попало, будто Ванька приютил в них на ночь стайку взбалмошных воробьев. Память дохнула на Таню бесконечно родным и надежным.