— Это была старая книга, ее еще моя бабушка в детстве читала.
— Я еще «Карлсона» очень люблю! — вспомнил Савелий. — До сих пор.
— А я его так и не смогла дочитать до конца. Открывала — и ревела…
— Ревела? — Савелий не поверил своим ушам. — От «Карлсона»?
— Белугой выла, — невесело пошутила Ирина. — Это же очень грустная книжка про одинокого, никому не нужного мальчика, который придумал себе веселого безалаберного друга. На самом деле Малыш проказничает, пытаясь обратить на себя внимание взрослых… Ой, давай не будем про Карлсона, а то у меня глаза уже на мокром месте. Когда завтра встречаемся?
— Вообще-то мы могли бы встретиться и сегодня… — начал Савелий, но Ирина не дала ему договорить.
— Могли бы, но не будем, — тоном, не допускающим возражений, сказала она. — Я хочу выспаться, прийти в себя после рабочей недели и предстать перед тобой во всей красе. А потом можем не расставаться хоть до понедельника, если я за это время тебе не надоем.
— Думаю, что не надоешь. Тогда завтра около часа я за тобой заеду.
— Давай не около, а ровно в час. Я спущусь и буду ждать тебя на углу, у аптеки.
— Где же еще ждать врача, как не у аптеки? — пошутил Савелий. — Тогда спокойной тебе ночи.
— До встречи.
Едва Савелий успел доесть картошку, как зазвонил стационарный телефон. Савелий сразу же догадался, что звонит мать. Вечер пятницы — ее любимое время. Мать жила в немецком городе Любеке, где у ее мужа, отчима Савелия, был свой бизнес — два автосервиса.
Разговор начался традиционным:
— Если я сама не позвоню, то ты обо мне и не вспомнишь.
— Что ты, мама! — возразил Савелий. — Я тебя каждый день вспоминаю, а как раз сейчас собрался звонить. Думал — домою посуду и позвоню. Как дела? Как самочувствие? Как Михаил Юрьевич?
В далеком городе Любеке, слава Богу, все было хорошо. Дела в порядке, самочувствие более-менее в норме, Михаилу Юрьевичу банк дал кредит на покупку гостиницы, и он вел переговоры, выбивая с владельцев облюбованного здания хорошую скидку. Савелий, в свою очередь, рассказал о том, как замечательно идут его дела, и на том разговор закончился. Сегодня у матери было хорошее, невоспитательное, настроение. Каждый раз бы так, а то порой заведется, наговорит с три короба и потом сама же расстроится.
После ужина Савелий немного почитал свежий номер «Журнала неврологии и психиатрии», а на сон грядущий посмотрел старый добрый психологический триллер «Цвет ночи». Что еще смотреть психиатру в пятницу вечером, как не психологические триллеры?
Он заснул в превосходном расположении духа и спал безмятежным сном праведных до половины третьего ночи, пока его не разбудил надсадно звонивший мобильный телефон.
— Б…! — услышал встревожившийся Савелий, поднеся трубку к уху. — Б…! Б…ая жизнь! Б…я служба! Б…ий Кулинар! Он, б…, даже убивать по-человечески не умеет!
Голос Виталика сорвался на хрип.
— Приезжай! — сказал Савелий. — Обсудим.
Ему уже стало ясно, что на складе произошло очередное убийство, но было непонятно, почему так беснуется Виталик.
— Какой там на… «приезжай»! — галантно отказался от приглашения брат. — На этом е… складе новое убийство! Кладовщика задушили!
— И рецепт…
— И рецепт! Куда же нам без рецепта! Рыбки под маринадом не желаете?! Я уже посолил, поперчил, а вы дальше готовьте! Б…! Е… жизнь! И это сразу после того, как я выступил со своей версией, будь она трижды проклята! Так облажаться! Ну почему он не мог убить кладовщика вчера?!
— Виталь, что-то тебя заносит, — одернул Савелий. — Успокойся!
— Извини, — после короткой паузы и уже гораздо спокойнее сказал брат. — Сорвался. Короче, новое убийство у нас, и убийца не Хотин, а кто-то другой. У Хотина — железобетонное алиби, он с восемнадцати до двадцати двух тридцати провел в Гагаринском ОВД.
— Вы его задержали?
— Не мы, а пэпээсники. Он на стоянке у торгового центра подрался с другим водителем, ребята не могли решить вопрос, кому надо сдать назад, вот и пошли махаться. А кладовщика убили в промежутке между девятнадцатью и двадцать одним часами. В девятнадцать часов плюс-минус пять минут с ним разговаривал водитель погрузчика, а в двадцать один ноль пять его труп обнаружил дежурный охранник.
— Надо сказать, что Хотин очень вовремя устроил драку, — заметил Савелий.
— Ну да — прояснил ситуацию, — согласился Виталик. — Вычеркнул себя из списка подозреваемых.
— А главный инженер сегодня рано ушел с работы?
— Очередная гениальная идея? — ехидно спросил Виталик.
Савелий, как психиатр и гуманист, вошел в положение брата и не стал ничего ему напоминать. А напомнить можно было много чего. Начиная с того, что Виталик сам обратился за помощью, и заканчивая тем, что не кто иной, а именно Савелий помог поймать маньяка, душившего женщин в Останкине. Но к чему сейчас эти счеты? Ясно же, что брат не в себе. Вот успокоится, отдохнет, тогда и можно расставить точки над «и», если еще в том сохранится необходимость. Но, как показывала жизнь, остыв, Виталик раскаивался, хоть и проявлял это раскаяние в свойственной ему грубовато-брутальной форме. «Да ладно тебе, — укорял он, словно Савелий был виноват в случившемся. — Кто старое помянет…»
— Гениальная или нет, покажет время, — рассудительно ответил Савелий, — но мне приходилось слышать, что некоторые сотрудники подозревают главного инженера.
— Да тут уже все с ума посходили, — вздохнул Виталик. — А в понедельник окончательно сойдут. Вот честно скажу — не знаю за что хвататься. И никто не знает. Вечером из своих на складе было около ста человек, еще и посторонние приезжали, и не факт, что убийца не спрятался где-то после окончания работы… Расследование — это постепенное сужение количества подозреваемых, а тут нет никакого сужения, бери всех сверху донизу и… Ладно, пока, извини, что разбудил, просто приперло так, что срочно понадобилось душу отвести…
— Подожди секундочку! — перебил Савелий. — Скажи хоть пару слов про убитого кладовщика.
— Первый корпус, камера номер двадцать девять. Ковальчук Виктор Матвеевич или Макарович, не помню. Сорок шесть лет, москвич, на складе работал с две тысячи седьмого года. Ничем не примечательный, ни в чем не замеченный. Задушен и…
21
Кладовщик Ковальчук сильно нервничал. Было с чего нервничать, без причины Ковальчук нервничать не любил, он вообще считал себя спокойным человеком. Нервничал Ковальчук из-за коробок, сущей, можно сказать, мелочи. Коробки с шоколадом второй день стояли в углу, прикрытые старым халатом, а проклятый Артур все никак не мог их забрать. Послала же судьба компаньона Ковальчуку — не компаньон, а горе горькое. То у него машина не заводится, то налоговая проверка в магазине, то родственники из Краснодара приехали. Про таких говорят: «То понос, то золотуха». А шоколад, между прочим, краденый, случись какая-нибудь внезапная проверка, на которые так охоча администрация, так в лучшем случае все закончится увольнением по статье. А в худшем могут и уголовное дело завести, за ними не заржавеет. Оптовая цена одной коробки — две тысячи семьсот рублей, а всего коробок восемь. Двадцать одна тысяча шестьсот рублей — солидная сумма. На крупный размер не тянет, крупный размер с двухсот пятидесяти тысяч начинается, но на два года потянуть вполне может. Эх, мать-перемать, обидно будет засыпаться по вине бестолкового (и непутевого, кстати говоря) компаньона. Из-за каких-то восьми коробок шоколада, будь они трижды неладны.