– Прошу прощения!.. Очень извиняюсь, что
два раза наступил вам на рубашку и один раз на костюм в целом! – вежливо
сказал Гломов, помогая ему встать.
Рыжий порученец потрогал рукой челюсть,
поправил галстук и уже без прежнего рвения нырнул в Большую Башню.
Склепова проводила его взглядом и торопливо
поманила к себе крайнего купидончика из магфиозной свиты. Тот подошел, путаясь
в колчане.
– Видел того рыжего, который все разнюхивает?
Влюби его в кого хочешь, хоть в гарпию, а затем поищи-ка мне Шейха Спирю и
вправь ему мозги. В прошлую пятницу он вместо роз прислал гвоздики. Такие вещи
не прощаются. Пусть оставит их для своей покойной тети.
– Оплата, хозяйка? Лимон бы, а? –
сипло спросил купидончик.
– Обойдешься! Где я тебе лимонную
скатерть возьму? Десять пряников за голову. Давай дуй! – И Гробыня
нетерпеливо подтолкнула его в спину.
Купидончик залихватски натянул на грудь
красные трусы, взял в зубы стрелу и резво вспорхнул.
Сверкая посеребренной черепушкой, Бессмертник
Кощеев направился к тете Настурции, собираясь сообщить ей о странных событиях в
Тибидохсе, но на пути у него внезапно вырос джинн Абдулла. Его плоское лицо
корчилось в творческой агонии, прогибаясь в разные стороны, как физиономии у
комиссионеров. По носу бродила одинокая бородавка. Остальные переползли на
затылок, где выглядели вполне уместно. В руке Абдулла держал длинный сверток
коричневатого пергамента, направленный прямо в живот Кощееву.
– Коллега, рад вас видеть!.. Позвольте
прочитать вам приветственную поэму! Четыреста тридцать строф, каждая из которых
завершается добрым и трогательным сглазом! – обратился он к Бессмертнику,
заключая его в свои влажные, пахнущие туманом объятия.
Кощеев поморщился, как от зубной боли.
– В другой раз! Сейчас я занят! –
сказал он, вежливо отводя пергамент пальцем.
– Поздно! Вы дотронулись до моего
пергамента! – торжествующе сказал Абдулла.
– Ну и что, любезный? Говорю вам: я
занят!
Абдулла захихикал.
– Дела придется отложить. Коснувшись
пергамента, вы приняли на себя некоторые… э-э… смертельные обязательства.
Теперь, чтобы снять проклятие, вам придется не только дослушать поэму до конца,
но и выучить наизусть не менее десяти строф. В противном случае, извиняюсь,
ваша агония будет длиться до конца вашего бессмертия! Я бы подсказал вам отвод,
но его попросту не существует.
Бессмертник Кощеев застонал, признавая
поражение, и с величайшим унынием стал искать глазами Графина Калиострова и
мага Тиштрю.
На стене появилась Грызиана Припятская, мокрая
и злая. За Грызианой тащилась вся ее свита – режиссер, звукорежиссер, гример,
оператор… На плече у ведьмы, распушив округлую котлетообразную бородку, сидел
плохо просушенный гном.
– Эй вы там! Распорядитесь кто-нибудь,
чтобы из океана выловили мою карету! Гарпий можете не вылавливать – я их уже
прокляла! – заявила Грызиана.
Ее глазки рыскали по стене. Заметно было, что
хитрая ведущая с Лысой Горы уже почуяла, что в Тибидохсе что-то не так, и
теперь жаждала обнаружить подходящего донора для выпытывания у него информации.
И такой донор вскоре нашелся. В толпе, доброжелательно мигая глазками,
прорисовалась Верка Попугаева.
Грызиана поманила ее к себе наманикюренным
пальчиком.
Узрев возможность измены, Склепова хотела было
кинуть в бой магфиозных купидончиков, но, прежде, чем она успела отдать приказ,
на нее насел Шейх Спиря. Атакующий полузащитник со славянскими корнями
подпрыгивал на месте от радости, что видит Гробыню.
– Ты полетишь со мной, Склеппи? Я
рассказал о тебе своим родным! Я запру тебя в гареме с видом на нефтевышку! Я
подарю тебе верблюда!.. – забормотал он.
Лишь минуту спустя Гробыне удалось избавиться
от назойливого Шейха. Однако Верка Попугаева и Грызиана к тому времени исчезли.
– Через десять минут Грызиана будет знать
все! Хотелось бы мне понять, состоится ли завтра матч, – мрачно сказала
Склепова Гуне Гломову.
– Гломус вломус! Пусть попробуют свалить
на базаре! Хотя не-а, не свалят… Не выгодно им будет без победы
сваливать, – почесав затылок, заявил Гуня.
Хоть он был и не семи пядей во лбу, суть он
всегда понимал верно.
* * *
Окончание дня получилось безумным. Ни
Безглазый Ужас, ни Абдулла палец о палец не ударили, чтобы помочь принять
гостей из Магфорда.
– Друг мой, я давно призрак… Где мне
помнить о жалких потребностях человеческих тел, вечно голодных и уставших,
страдающих от холода и насморка? Сами заботьтесь о жалкой плоти ваших ничтожных
гостей, пока она не рассыпалась прахом! – назидательно заявил Ягуну
Безглазый Ужас и, по рассеянности забыв на столе у внука Ягге свою голову,
полетел по каким-то туманным делам.
Ягун отправился к джинну Абдулле и нашел его в
библиотеке, витавшим между стеллажами.
– Что будем делать с гостями,
Абдулла? – спросил он.
Джинн отвел рассеянный взгляд от книжных
корешков.
– О, вечные врата, что за вопрос! Яд у
меня в столе. Неужели самому сложно взять? – спросил он ворчливо.
Ягун покрутил пальцем у виска и поплелся к
выходу из библиотеки. Он уже понял, что все заботы по приему легли на их плечи.
До позднего вечера Ягун, Таня, Ванька
Валялкин, Шито-Крыто и даже оставивший этюдник Бейбарсов носились как
сумасшедшие, расселяя гостей в пустующих комнатах. Особенно сложно оказалось
угодить тете Настурции. Она потребовала поселить ее в кабинете Сарданапала, но
и тут осталась недовольна.
– Я буду жить в этих трущобах? Что это за
линялая тряпка? – спросила она презрительно, озирая роскошный персидский
ковер – гордость исчезнувшего академика.
На плече у нее с дымящей трубкой в зубах сидел
одолженный у Грызианы гном-переводчик. Он ехидно перевел вопрос. Искупавшись в
океане, гном простудился.
Ванька пожал плечами.
– Скажи хозяйке, если ей не нравится, мы
можем поселить ее в берлоге Тарараха. Правда, там медведь бродит. Пахнет от
него ужасно, но лет через десять он станет принцем, это верняк. А я пошел. Мне
еще Грызиану надо куда-то пристроить. Она уже заявила, что ей нужна просторная
комната с большими окнами и видом на водоем, обставленная просто и
конструктивно, с созидательной аурой и здоровым античным духом. Я думаю
спровадить ее в караулку к Пельменнику. Ров оттуда точно виден…
Обнаружив, что Ванька собирается уйти, тетя
Настурция ловко подцепила его ручкой зонта за шею.