Волоча за хвост тяжеленное чучело крокодила,
на поле появилась маленькая, но сосредоточенная Маша Феклищева – единственная
девчонка, которая, подходя по возрасту юношеской сборной, играла во взрослой.
Соловей связывал с ней большие надежды, хотя вслух высказывал это только
Тарараху. С Машей же, следуя своему правилу не перехваливать, был суров и
придирался к ней больше, чем к остальным.
– Молодец Феклищева! Роста ноль, руки
слабые, очки как лупы, зато отваги вагон и драконов чувствует как родных! Еще
бы ей ощущение полета, как у Таньки, – цены б девахе не было! –
говорил он питекантропу.
– Так ты потому ее на этого норовистого
крокодила посадил? Ее ж на нем и не видно! – ухмылялся Тарарах.
– То-то и оно, что поэтому. Пускай
помучается. Научится с крокодилом управляться – потом на пылесосе ей вообще
делать нечего будет, – кивал Соловей.
Последней на тренировку пришла Лиза Зализина,
державшая под мышкой часы с кукушкой.
– Здравствуй, Танечка! Здравствуй,
Танюсечка! Как ты спала ночью? Мягкая ли была подушечка? А одеяльце? Шторки
Черные тебя не душили? – спросила она приторным голосом.
– Зализина, не устраивай истерику! –
буркнула Таня.
– Какая истерика? Ты что, бредишь?.. Я
просто сказала: здравствуй, солнышко! Здравствуй, золотце! Здравствуй, кисочка!
Как тебе Ванечка Валялкин? Совсем ты его заела, дрянь такая, или только
собираешься?
В тоне Зализиной появилось нечто маниакальное.
Взгляд ее буравил Таню с такой ненавистью, что у Гроттер кишки по часовой
стрелке закручивались.
– Лиза, сделай мне большое человеческое
одолжение! Отойди от Гроттер шагов на десять! – велел Соловей О.Разбойник.
Лиза неохотно подчинилась, на прощание одарив
Таню еще одним красноречивым взглядом.
– Странное дело, как сильно эти девчонки
ухитряются друг друга ненавидеть! Прям песок от ненависти плавится! Вот я,
например, Горьянова тоже терпеть не могу, но чтобы так, как Зализина Таньку! Я
прост как табуретка! Подрался – помирился, вот и весь разговор! На такую
ненависть у меня и батареек бы не хватило! – сказал Жикину, который давно
уже опустился на поле, Баб-Ягун.
– О дочери Евы! Коварство имя вам! Я бы
скорее согласился родиться в следующей жизни гремучей змеей, чем
девчонкой! – понимающе проговорил Жора и закатил глаза.
– Змеей, говоришь? И не надейся! Змеей
буду я. А ты, Жика, в следующей жизни родишься горным бараном! Или, точнее,
козлом! Винторогим! – сказала Рита Шито-Крыто, внезапно возникая рядом и
таинственно наклоняясь к Жикину.
– Ты что, подслушивала? Почему
козлом? – не включился Жора.
– Они такие же самовлюбленные
болваны! – сказала Шито-Крыто и удалилась в своей непредсказуемой манере.
Жикин проводил ее задумчивым взглядом.
– Блин, злопамятность какая! Ну не хотел
я тогда на свидание опаздывать. Случайно так вышло! – буркнул он.
* * *
Тренировка была просто чудовищно сложной.
Соловей принадлежал к той породе беспокойных тренеров, которые пребывают в
состоянии вечного эксперимента так же, как иные лопухоиды находятся в состоянии
непрерывного гриппа. Он разбил команду на тактические пары и заставил выполнять
сложные фигуры, отдавая пас в высшей, непредсказуемой для противника точке
траектории. Сначала ни у кого ничего не получалось. Даже у Тани мяч летел
совсем не туда, когда она бросала его в той самой высшей, замирающей точке.
Встречный ветер не пускал из груди дыхание, от скорости трибуны смазывались, а
поле внизу казалось не крупнее ладони. К тому же нередко мяч приходилось
отсылать в положении, когда во время мертвой петли небо и земля коварно
менялись местами и соскальзывающие колени едва держались за контрабас.
Сердитому Демьяну Горьянову, которого Соловей по
туманным для Тани причинам назначил ей в напарники, всякий раз приходилось
гнаться за ускользнувшим мячом непонятно куда.
– Гроттер, ты вообще в состоянии хоть
куда-нибудь попасть? Тебе очки выписать? Ты не стесняйся, скажи! – вопил
Горьянов.
Под конец Таня сообразила, что делает ошибку,
пытаясь бросить мяч. В высшей точке траектории мяч следовало просто ронять,
придавая ему направление и добавляя заклинание заговоренного паса.
– Труллис-запуллис! – шепнула она и,
проверяя свое предположение, совсем без силы пустила пламягасительный мяч в
направлении Горьянова.
Попала она или нет, она не видела. Таня только
осознала, что мяч куда-то просвистел, а в следующую секунду ей уже пришлось
выходить из виража. Когда небо с землей вновь послушно встали на свои места,
Таня обнаружила, что Горьянова в воздухе нет. Удивленная, она снизилась.
Демьян, зеленый от злости, медленно покачивался на платке-парашюте, а из песка
надгробным памятником торчала труба его пылесоса.
– Ну как тебе пас? – подлетая,
спросила Таня у Горьянова.
Демьян молча отвернулся, а вскоре, откопав
пылесос, попросил Соловья больше не ставить его в пару с этой психованной.
– А с кем тебя поставить? Хочешь с
Феклищевой? – с издевкой предложил Соловей.
– Только не с Машкой! У нее крокодил
какой-то неадекватный. Я ему не нравлюсь! Лучше уж с Лотковой! – с
мечтательным блеском в глазах сказал Горьянов.
– Ага. Чтоб у нее русалочья чешуя в
пылесосе протухла! Горьянов, держись от Катьки подальше, если не хочешь, чтобы
твоя фамилия стала говорящей! – заявил Баб-Ягун.
– Ой, как страшно! У меня коленки от
страха стучат! – сказал Горьянов, однако к идее работать в паре с Лотковой
больше не возвращался.
Завершилась тренировка небольшой игрой –
старая команда Тибидохса сражалась против новой. Играли по упрощенным правилам.
Каждый мяч засчитывали по одному очку, а магия мячей была сильно ослаблена из
опасения повредить молодым драконам. Чтобы хоть как-то уравновесить силы,
Соловей отдал старой команде бестолкового Ртутного, глотавшего мячи просто от
жадности, воротами же юношеской сделал сообразительного Искристого.