– Ну почему? Мы так хотим! Умоляем, ради
нас! – нетерпеливо закричали девицы, бросаясь к Соловью. Они были уверены,
что это он, Соловей, не позволяет им любоваться летными подвигами их кумира.
О.Разбойник прищурился и намеренно выдержал
паузу, ощущая, как Жикин обливается потом.
– Вообще-то не положено, но… хм… шут с
вами, только сидите тихо! И не забывайте считать перевертоны!
– Ах, спасибо, спасибо, добренький дядя
Соловейчик! Вы нас и не заметите! Вы такая лапочка! Можно вас
поцеловать? – воодушевились девицы и стали гроздьями повисать у Соловья на
шее.
– Э! Позвольте вас перебить!.. Я не
согласен! – вежливо сказал Жикин.
Девицы продолжали шуметь и целовать Соловья.
– Позвольте вас перебить! – повторил
Жикин на тон выше.
Теперь в его голосе определенно слышалось, что
с куда большим удовольствием он перебил бы назойливых тараторок из
крупнокалиберного пулемета.
Девицы, не слушая, кинулись на трибуны,
собираясь оттуда, как с насеста, любоваться Жорой. Расстроенный Жикин обреченно
полез на швабру, собираясь разбиться вдребезги, однако был спасен от позора
появлением Кати Лотковой и Демьяна Горьянова. Заметив, что внимание Соловья
переключилось на них, Жикин торопливо взлетел и стал выписывать на швабре
безобидные восьмерки, не имеющие ничего общего с мгновенным перевертоном, но
зато вполне безопасные для формы его носа. Поклонницы, мало понимающие в
магическом пилотаже, были довольны и этим.
– Ах, какие перевертоны! Гроттерша делает
их иначе, а все потому, что не умеет! Нам сам Жорочка сказал! – восклицали
они.
Катя Лоткова несла за ручку пылесос «Грязюкс»,
на ободе которого покачивалось множество амулетов и талисманов. За Лотковой
угрюмо шествовал Демьян Горьянов. Вид у него был такой кислый, что трава, на
которую он ступал, желтела, а песок покрывался плесенью.
– Лоткова, а Лоткова! Дай я твой пылесос
понесу! – бубнил Горьянов.
– Ты его сглазишь! Свой неси! –
упрямилась Катя.
– Не сглажу! Дай!
– Слушай, Демьян, остынь! Ты и не
захочешь сглазить, а сглазишь! И вообще, ты улыбаться когда-нибудь пробовал?
Горьянов вздохнул.
– А то! Пробовал. Пятнадцатого числа
прошлого месяца.
– Серьезно? Что это на тебя нашло?
– Сам не знаю. Что-то шло-шло и меня
нашло. Вышел я в парк, посмотрел на небо и подумал: какое фиговое небо! И
солнце тупое, мутное! Потом я посмотрел на траву и подумал: какая идиотская
трава!.. И тут меня осенило: наверняка в этот дурацкий день кто-нибудь где-нибудь
помрет! И тут мне стало смешно, хорошо, и я улыбнулся. Даже не просто
улыбнулся. Я ржал, как безумный, целых полчаса!
Катя остановилась.
– Постой! Когда это было? Это не тогда
вода в пруду завоняла, пошел черный дождь и чайки на побережье сдохли?
Горьянов обиженно заморгал.
– Если ты все знаешь, Лоткова, зачем
спрашиваешь? Так дашь свой пылесос нести или нет?
– Ты угадал. «Или нет», – сказала
Катя.
Почти сразу за Лотковой и Демьяном прибыл
Семь-Пень-Дыр. Он был рассеян и пребывал в размышлениях по поводу финансовых
комбинаций.
«Как бы мне ухитриться получать долг с
процентами раньше, чем я даю деньги? То есть, скажем, вы хотите занять у меня
четыре зеленые мозоли. Отлично! Вы отдаете мне сегодня четыре плюс две мозоли
сверху. Итого шесть. А уже завтра… ну в крайнем случае послезавтра я даю вам те
четыре, которые вы хотели занять… Или, скажем, другая схема, более рабочая… Из
четырех мозолей, которые вы просите в долг, я сразу вычитаю две мозоли своих
процентов. Итого: две даю на руки и еще четыре – долг», – плотоядно
размышлял Семь-Пень-Дыр.
– Эй, банковский деятель, кончай мечтать!
Мечталка поломается от перегрузки! – крикнул ему кто-то.
Семь-Пень-Дыр сердито обернулся. В десятке
метров за ним шел Баб-Ягун, тащивший, кроме своего пылесоса, еще и контрабас
Тани.
– А ты не подзеркаливай, папочка своей
бабуси! О чем хочу, о том мечтаю! – огрызнулся Семь-Пень-Дыр.
– Ну мечтай! Мечты вообще самое светлое,
что есть у человека, а ты их опошляешь, – сказал Ягун.
Таня приотстала, заинтересовавшись поведением
Искристого, который выдыхал пламя короткими струями, похожими на огненные
плевки. Такая система обстрела гораздо эффективнее, чем быстро угасающий
«огненный вал», на который дракон в несколько секунд тратил все дыхание и
вынужден был широко распахивать пасть для очередного вдоха. В режиме «огненных
плевков» обстрел – хотя менее интенсивный – велся постоянно, пасть же дракона
оставалась закрытой и недосягаемой для мяча. Искристый определенно делал успехи
и вообще, как боевой дракон, был гораздо опаснее своего сильного, но
глуповатого братца Ртутного.
– Ишь, как странно раскладывается колода!
К Искристому отошел весь ум Гоярына, а к Ртутному его мощь! Нет чтобы к одному
и все вместе! Такой бы славный дракон получился, хоть против сборной Вечности
его выставляй! – вслух подумал Соловей О.Разбойник, который, как и Таня,
внимательно наблюдал за молодыми драконами.
Рита Шито-Крыто и здесь оказалась в своем
репертуаре. Поленившись идти пешком, она материализовалась в воздухе перед
носом у оцепеневшего от такой наглости Ртутного. Пока глуповатый дракон
соображал, проглотить ли ему Риту целиком или частично, Шито-Крыто ловко
спикировала на своей гитаре с прицепом и спрыгнула на песок рядом с Соловьем
О.Разбойником.
– Мое почтение тренерскому
составу! – сказала она.
Соловей неодобрительно зыркнул на нее своим
единственным глазом.
– Ритка, попомни мои слова! Привычка к
телепортации никого еще не доводила до добра! Когда-нибудь, телепортировав, ты
обнаружишь, что вокруг тебя сплошная скала или океанские глубины…
– Что я, не знаю, где океан? –
возразила Ритка.
– Хорошо, даже не океан. Достаточно
случайно материализоваться в том месте, где пролетает птица. Ты не первый маг,
сгинувший подобным образом!
– Я очень осторожна! Со мной такого не
случится! – сказала Рита.
– Надо же какое совпадение! Три четверти
обитателей Потустороннего Мира, попавших туда раньше срока, были очень
осторожны! Крайне осторожны! – едко произнес Соловей.