"Скрябин" дрейфовал, приближаясь к огням нефтяного промысла.
— Слушай, — произнес Уолтер, обращаясь к врачу. — Истина может выясниться тогда, когда она уже не будет стоить ни шиша! И сейчас не время руководствоваться высоколобой аналитикой, куда лучше — условными рефлексами. Надо срочно отсюда сдергивать.
— Куда?
— Да вот же он — шанс! — Уолтер указал на тускло мерцающие в океане светлячки.
— Мы не спустим спасательную шлюпку — заметят.
— У меня есть два гидрокостюма.
— Не–ет. — Сергей мотнул головой. — Мой паспорт… Он у капитана.
— Подумаешь — паспорт!
— Нет, — уже решительно повторил врач. — Мне, увы, придется каким‑то образом выживать здесь. Ничего объяснять не стану, поскольку попросту не могу, но… Единственно жаль, если вместе с вами уйдет и Забелин, я не знал, что он ваш приятель…
— Тогда — пока! — хлопнул его по плечу Уолтер. — Все, что в состоянии предпринять, — поставить в курс дела всякие–разные инстанции… Хотя что я им сообщу?
— М–да, — неопределенно откликнулся Сергей.
Чувствуя, как пылает лицо от внезапного нервного напряжения, Уолтер постучался в каюту Забелина.
Никто ему не ответил.
С полчаса он ходил по судну, разыскивая товарища, пока не выяснил, что тот находится на каком‑то совещании научного состава экспедиции.
Уолтер подошел к кают–компании, где заседала ученая братия, но смуглолицый матрос, стоявший у двери, категорически отказал ему в доступе к занятому Забелину — дескать, получен приказ никого постороннего на научно–производственное собрание не пускать и участников его ни под каким предлогом не беспокоить.
Уговоры, обращенные к привратнику, не помогли. Чем больше аргументов для вторжения в кают–компанию Уолтер изыскивал, тем отчетливее проступало на лице морячка упрямство и даже готовность к физическому отпору назойливого визитера.
Между тем в препирательствах истекал подходящий и единственно возможный для побега момент.
В коридоре Уолтер вновь столкнулся с Каменцевым. Сказал, с безнадежностью сознавая, что непонятное свое решение врач принял и от него не откажется:
— Ну, пошли к водичке?
— То есть?
— Так называется океан…
— Нет… Я же сказал… А… что твой друг?
— Друг засел у арабов на совещании. У двери — цербер с оскаленной пастью из стальных зубов… Господа заняты! Ни в какую!
— Понял. Удачи тебе, — проронил врач. — Доплыви… Уолтер, поджав губы, легонько толкнул его в плечо:
— И тебе не потонуть.
Войдя в свою каюту, он надел кальсоны, теплый спортивный костюм, уместил в одежде бумажник и паспорт и втиснулся наконец в резиновую хламиду подводного пловца.
Натянул ласты, раздраил иллюминатор, высунул в него голову.
Накрапывал редкий дождик — предвестник нового скорого шторма. Огни базы приблизились, но ярче не стали. Обложной дождь размывал их в черной ненастной ночи.
По обшивке прошла дрожь — пустили машину, корректирующую дрейф, — и он ясно ощутил, как судно отворачивает от спасительной базы нефтепромысла.
На миг его пробрала жуть, но он справился с ней: прижал к лицу маску, уместил во рту загубник, хранивший хинную горечь высохшей морской соли, и выпростался в неизвестность.
"Как покойник, ногами вперед", — подумал механически.
Резина плотных перчаток соскользнула с края проема, и он полетел, в последний момент с силой оттолкнувшись от клепаного железа борта, в далекую темень.
Он падал с большой высоты, обмерев от страха, что будет затянут под винты, и провалился в тугую холодную ямы бездны, в мгновение преодолев добрых пять метров глубины, но все‑таки отчетливо ощутил ту часть этого мгновения, когда плоскость моря прошлась по сердцу, оборвав дыхание.
А потом всплыл, выдул из трубки воду, неторопливо промыл маску, вновь натянув ее — спасительный кусок штампованной резины с овалом стекла.
Эта маска ценой в пять долларов ныне бесценна, она сэкономит силы, ибо в основном уходят они на то, чтобы поддерживать голову над водой, а это ему теперь не столь и необходимо.
С огромным облегчением он осознал и то, что теплая одежда и сухой костюм надежно защищают от несущего смерть холода.
Разгребая рыхлые белесые комья шути — смерзшегося ледяного "сала", поплыл вперед, лишь один раз оглянувшись на отдаляющийся "Скрябин" с конусами скупых высветлин от палубных ламп.
Надстроечные прожектора судна вытягивали в ночи полосы Мёртвого белого света, озарявшего ряды низких тягучих волн.
Через полтора часа он подплыл к одному из трапов базы. Взбираясь на клепаную металлическую платформу, подумал:
"Мой ангел–хранитель уже, наверное, взопрел от забот…"
Затем, обнаружив темный закуток между катушками с толстенными промасленными тросами, устроился в нем поудобнее и погрузился в ожидание.
Он действовал подобным образом опять‑таки повинуясь не столько логике и умозаключениям, сколько наитию затравленного животного.
Когда огни "Скрябина" растаяли вдалеке, он разделся, выкинув в воду гидрокостюм и маску с трубкой, так и не изведавших епленьких атлантических вод.
Дождь утих, и наступила давящая тишина.
Он снял с себя спортивный костюм, намочил его и снова надел на себя. Затем вылил две пригоршни воды на волосы и размазал ледяную влагу по лицу.
А дальше было тепло человеческого жилья, ужин, коньячок, история о том, как он по оплошности сверзился с палубы в воду, я — восхищенные междометия нефтяников — дескать, какое же необходимо здоровье, чтобы выжить в смертоносной купели студеного моря?
Уолтер, благодарно воспринимая комплименты, невозмутимо врал о давнем опыте "моржа", закалённого регулярными зимними купаниями.
На "Скрябин", с которым связалось руководство промысла, он возвращаться не пожелал, сказав, что на первом же дежурном удне отбудет в Норвегию, а оттуда вылёпдт в Штаты. Утром его разбудили, подозвав к телефону.
— Вы отчаянный человек, — услышал он голос араба; — И я очень огорчен, что вам не суждено убедиться в работоспособности поставленного вами оборудования… Впрочем, ваша жена уверена в его высоком качестве… Хотите с ней поговорить? Нет проблем! Но прежде совет: думаю, надо преодолеть искус тщеславия и обойтись без освещения в прессе вашего подвига выживания в северных водах… Или вас гложет желание прославиться?
— Я все понял, — ответил он. — Вернее, пока еще ничего не понял, но считайте — мы договорились.
ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЯ
Разговор Прозорова и его шефа — генерала Ладыгина — затянулся на два часа — столько времени заместитель начальника управления выделял для рандеву сотрудникам среднего звена не часто.