— А в Аллоа, — продолжала она, — всегда холодно и пасмурно…
Иногда за все лето выдается всего пара погожих недель — вот и все. Тогда
мужчины охотятся на куропаток. А дожди… Там почти все время дожди. Я успела
полюбить здешнее солнце…
Теперь они ехали по холмам, сплошь покрытым алыми анемонами.
Наконец, он свернул на пологую дорогу, спускающуюся к рощице, — взору Зейнаб
открылось маленькое озерцо, словно слезинка на щеке склона. Какая
неожиданность! Прямо на берегу озера высилась изящная мраморная постройка,
окруженная цветущим садом — деревья и кусты усыпаны были желтыми, белыми и
голубыми цветами. Карим остановил коня у дверей, спешился и протянул Зейнаб
свои сильные руки.
— Я зову это место Убежищем. Сюда я всегда приезжаю, когда
хочу побыть один. Я отыскал это озеро еще мальчишкой, когда однажды во время
охоты заехал в эти горы. А когда я возвратился из Самарканда, отец подарил мне
эти земли. Я выстроил сперва свою виллу с видом на море, а затем — Убежище.
Именно здесь, чтобы никто не вторгся и не нарушил моего уединения, Он взял
Зейнаб за руку — так, рука об руку, и вошли они, миновав портик, в дом.
Она оглядела единственную просторную комнату: в дальнем
конце виднелась дивная галерея, вся увитая розами. В углу комнаты журчал фонтан
черного мрамора, из золотого носика изящного кувшина струилась прохладная
чистая вода… В самом же центре покоя на возвышении находилось ложе; перьевой
матрац, крытый черным шелком, по которому живописно были разбросаны подушечки
того же цвета с золотым шитьем. Подле ложа на столике стоял поднос с жареным
цыпленком, блюдом плова и вазой с гранатами и бананами. Тут же стоял и
хрустальный графин с вином. Пол покоя устилали толстые ковры, алые с голубым. И
ничего более…
Карим разлил вино в два серебряных кубка и протянул один
Зейнаб.
— Имам говорит, что вино запрещает Коран… — робко сказала
Зейнаб.
— Аллах создал землю, виноградные лозы, а значит, и вино.
Созданное Аллахом не может причинить вреда. Вредны лишь предрассудки и
мракобесие, мой цветочек. При дворе калифа Кордовы вовсю употребляют вино.
Смело пей!
Он поднял свой кубок и залпом осушил его. Затем налил его
снова до краев и выпил, на этот раз уже медленно.
Удивленная Зейнаб наблюдала за ним. Карим-аль-Малика сам на
себя непохож…
— Зачем мы приехали сюда, мой господин? — девушка так и не
притронулась к вину.
— Скажи, что любишь меня, Зейнаб, — неожиданно произнес
Карим. — Я хочу услышать эти слова от тебя, хочу видеть твои губы, произносящие
признание… — В глазах его была отчаянная мольба.
— Мой господин, ты обезумел! — воскликнула она. Сердце ее
бешено колотилось. Она стремительно отвернулась, чтобы ее не выдали глаза.
Но не тут-то было! Он повернул ее лицом к себе, не сводя с
нее горящего взора. Тогда она опустила золотые ресницы…
— Судьба жестока к нам: мы полюбили друг друга — и должны
расстаться, — сказал он. — Я люблю тебя, Зейнаб, и ты меня любишь. Почему ты
таишься?
— Разве не ты сам учил меня, что не подобает Рабыне Страсти
привязываться душою к своему учителю? Боюсь, вино ударило тебе в голову.
Присядем спокойно, поедим чего-нибудь! — умоляла Зейнаб…Зачем, зачем он так терзает
ее? А вдруг это жестокое испытание? Она должна во что бы то ни стало сохранять
спокойствие…
Карим же вместо ответа привлек ее к груди и хрипло вымолвил:
— Я люблю тебя, Зейнаб. Я не имею на это права, я круглый
дурак, но когда, во имя Аллаха, сердце человеческое было мудрым и расчетливым,
любимая моя? — Рука его нежно гладила золотистые волосы. — И Аллах, наконец,
жестоко наказал меня. Ведь так самонадеянно было думать, что один человек может
научить другого искусству любви…
— Ты учил меня не любить, а дарить наслаждение, мой
господин, — тихо отвечала девушка.
— Скажи, что любишь меня! — голос его прервался.
— У этой любви не было бы будущего, — холодно сказала она. —
Разве ты с самого начала не разложил все по полочкам? Не объяснил мне, что я
собственность кордовского калифа? Я не могу быть его Рабыней Страсти — и при
этом любить тебя, Карим.
— И все же ты любишь… — настаивал он, гладя девушку по щеке.
— Не делай этого! Не терзай нас обоих! — молила она. От его
прикосновений она теряла силы. — Если бы я любила тебя, как могла бы через
месяц расстаться с тобой? Если бы я любила тебя, как смогла бы я прожить
остаток дней моих вдали от тебя? Если бы я любила тебя, как могла бы
принадлежать другому. Карим, господин мой? — Нет, он вовсе не пьян — она это
видит…
— Твое тело будет принадлежать другому, но сердце — только
мне, мне одному, навсегда! — откликнулся он. — Я не шучу с тобой, не испытываю
тебя, Зейнаб, любимая! Мое сердце за меня произносит слова, на которые я не
имею права! Если бы я мог молчать! Любовь к тебе поработила меня. Я люблю тебя
— и буду любить вечно…
И тут девушка злобно оттолкнула его:
— Что мне в твоей любви, Карим-аль-Малика? Я не твоя! Я
никогда не стану твоей! Как смеешь ты так безжалостно терзать мое сердце?
О-о-о, как же ты жесток! Жесток! Я никогда не прощу тебе этого!
— Так ты любишь меня! — торжествующе вскричал он.
Она с тоской глядела на него. Прекрасное лицо было залито
слезами.
— Да, будь ты проклят, я люблю тебя! Ты доволен? Твое
тщеславие удовлетворено, мой господин? А я ведь поклялась себе, что никогда
уста мои не произнесут этих слов — но ты силой принудил меня к признанию! Как
теперь смогу я стать наложницей калифа? Теперь, когда мы оба знаем все! Что же
ты наделал, Карим-аль-Малика! Мы обесчестили тех, кто положился на нас!
Карим вновь заключил девушку в объятия:
— Нет, этого не будет. Мы сделаем все то, что велит нам наша
честь. Ты уедешь к калифу, а я женюсь на этой берберийской девочке по имени
Хатиба. Но прежде.., прежде мы с тобою проведем целый месяц здесь, в Убежище —
мы вдвоем, только ты и я. И, что бы ни уготовила нам жестокая Судьба, нам теперь
будет что вспоминать, чем утешиться. Моя златокудрая Зейнаб! Ну как мог я
отпустить тебя, так и не узнав правды?
— Может быть, без этого было бы легче… — тихо сказала она. —
Не знаю, смогу ли я проявить подобное благородство и силу духа, Карим… Ведь я простая
девушка из дикой страны. Мы, кельты из Аллоа, ничего не знаем, кроме страсти и
мести… Я думала, что на свете ничего больше не существует, а ты открыл мне
Красоту, Свет… Ты дал мне увидеть семью, в которой царит любовь,
Карим-аль-Малика! Если бы Бог предложил мне исполнить единственное мое желание
— я стала бы твоей до конца дней моих… Рожала бы тебе сыновей, дочерей… Стала
бы счастливой и довольной жизнью, подобно твоей матери. Но ты сказал, что
любишь меня, и вынудил признаться тебе в любви. Теперь я никогда не буду
довольна жизнью, мой господин! И если мне предстоит страдать от сознания, что
ты любишь меня, страдай и ты. Карим! Страдай, зная, что отныне никогда, ни
единой секунды не буду я счастлива вдали от тебя! А могла бы быть, если бы не
твое упорство!