— И преуспел? — лукаво спросила служанку Зейнаб.
— Нет, — твердо отвечала Ома. — Но не потому, что плохо
потрудился. — У нас с ним нет и не может быть будущего, госпожа, ведь несмотря
на то, что я изрядная болтушка, мне не по душе легкий флирт и мимолетная интрижка.
Калиф заметит и полюбит тебя, госпожа. Ты родишь дитя, и оно будет свободным.
Это будет настоящий принц… А мое дитя было бы рабом, подобно мне. Может быть,
если бы я сама была рождена в рабстве, это не имело бы для меня значения, но
ведь я свободнорожденная!
— Если калиф будет доволен мною, — заговорила Зейнаб, — в
моей власти будет даровать тебе свободу, моя Ома. Я могу устроить так, чтобы ты
воротилась в Аллоа. Это обрадовало бы тебя?
— Госпожа, я предпочла бы остаться с тобою! — сказала Ома. —
Что ждет меня в Аллоа? У меня нет семьи, нет дома, единственным приютом моим
был монастырь. Туда вернуться я не могу, — она слабо улыбнулась. — Вообрази,
какое лицо будет у матери Юб, когда я постучусь в ворота обители?
— Я могла бы послать тебя к моей сестре в Бен Мак-Дун…
— Что-о-о-о? — Ома даже подпрыгнула. — Так ты хочешь во что
бы то ни стало избавиться от меня, госпожа? Ведь ты даже не знаешь, выжила ли
сестра во время родов, да к тому же как бы я объяснила им, что с нами сталось?
Думаешь, твоя сестра и Фергюсоны поверили бы мне? Да они собаками бы меня
затравили! Не отвергай меня, госпожа моя добрая! — В глазах Омы уже стояли
слезы.
— Я вовсе не хочу избавляться от тебя, — Зейнаб ласково
гладила руку служанки. — Но ты показалась мне только что такой несчастной…
— О-о-о, во всем виноват этот Аллаэддин-бен-Омар!
— Может быть, тебе лучше уступить ему, — предположила
Зейнаб. — То, что ты моя прислужница, вовсе не лишает тебя права на собственное
счастье…
— Я не хочу ребенка. — Ома твердо сжала губки.
— Тебе вовсе не обязательно иметь детей. Ты никогда не
удивлялась, как это я за все эти месяцы ни разу не понесла? Разве не давал тебе
Карим бутылочки с эликсиром еще в Дублине с подробнейшими инструкциями? Ты ведь
даешь мне его каждое утро, разводя в воде! Разве он не дал тебе рецепта этого
эликсира? Не ты ли сама готовишь его для меня?
— Да, — медленно проговорила Ома. — Я не знала, для чего он
надобен, но не сомневалась, что господин не желает причинить тебе вреда…
— Эликсир я пью, чтобы не зачать. Есть, правда, еще один
метод, но я не уверена в его эффективности. Инига шепнула мне, что
обитательницы гарема вводят себе внутрь какие-то маленькие спиральки, глубоко,
до самой шейки матки. Вроде бы это не дает семени мужчины проникнуть в их лоно
и там прорасти… Знаешь, выпей моего эликсира. Ома, а потом, если хочешь, прими
ласки Аллаэддина-бен-Омара. Думаю, ты станешь куда счастливее…
— Благодарю тебя, госпожа, — глазищи Омы благодарно
сверкнули. — Признаюсь, этот чернобородый хулиган возбудил во мне желание, но
ни один мой ребенок не должен стать рабом! — Девушка вдруг задумалась:
— А сколько времени я должна принимать снадобье, прежде чем
снизойти к мольбам Аллаэддина?
— Прими одну дозу нынче же вечером, — сказала Зейнаб. —
После того как ты примешь эликсир еще раз завтра, ты будешь в полнейшей
безопасности. Но нельзя пропускать ни единого дня! Сама я по прибытии в Кордову
не выпью более ни капли, ведь, если я рожу калифу дитя, моя ценность в его
глазах лишь возрастет, да и мое положение в гареме упрочится…
— Знаешь, мне грустно уезжать отсюда… — сказала Ома. — ,
Здешняя земля столь прекрасна, а господин Карим так добр… А когда мы едем,
госпожа? Ты уже знаешь?
— Через два дня по окончании Рамадана, — сказала Зейнаб. —
Все это время мы должны будем воздерживаться от пищи от восхода солнца до
заката. В конце же месяца последуют трехдневные торжества. А сразу же после
праздников мы немедленно отплываем…
На следующее утро Зейнаб приступила к занятиям с необычайным
усердием. Зная, что остается мало времени, учителя взяли ее в оборот, добиваясь
от нее совершенства во всем. Ведь ее успех в Кордове — это и их успех…
К вечеру явилась Ома, неся странный белый наряд с капюшоном.
— Господин Карим велит тебе надеть это и следовать за мною,
госпожа. — Затем служанка понизила голос, чтобы не услышал имам:
— С ним явился Аллаэддин… Могу я остаться с ним?
— Конечно! — великодушно сказала Зейнаб. — Если я не в
состоянии один вечер сама о себе позаботиться — значит, я чересчур изнежилась и
разбаловалась. Я не жду тебя до утра, моя Ома, — госпожа подмигнула. — Надеюсь,
ты ж ослушаешься меня?
Ома радостно улыбалась, ведя госпожу во двор, где ее уже
поджидал Карим верхом на великолепном белоснежном жеребце, купленном для
калифа. Он знаком велел ей приблизиться.
— Господин мой… — озадаченная Зейнаб подняла на него глаза.
Сильные руки подхватили Зейнаб — и вот она уже сидит в седле
впереди Карима. Конь тронулся.
— Тебе удобно? — заботливо спросил Карим. — Нам предстоит
путь длиною в несколько миль.
— Куда мы направляемся, господин мой? — Ей было так удобно и
покойно в его объятиях… Он был с ног до головы одет в белое, на его темных
волосах красовался белый тюрбан. Девушка прижалась к его груди, вдыхая пряный
мужской аромат, исходящий от его одежд и тела, замирая от счастья.
Он улыбнулся, подумав, насколько она свободна в проявлениях
чувств. Она была абсолютно чужда хитрости, притворства… Какой свежестью пахнет
на калифа, когда это чудо войдет в его жизнь! Улыбка исчезла с его лица. Через
несколько недель она станет собственностью калифа, но сейчас она принадлежит
ему…
— Мы едем в мой домик, — сказал он. — Это в горах, у озера…
Зейнаб ничего не ответила. Склонившись светловолосой головой
на сильное плечо любимого, она любовалась окрестностями. Ведь она совершенно
ничего не видела — ну, кроме дороги, ведущей от города к вилле Карима. Горы,
обрамляющие равнину, сверкали в отдалении снеговыми шапками. На полях зеленели
щедрые молодые всходы. Они проезжали мимо виноградников, на лозах уже зеленела
юная листва. Миндальные сады были все в цвету, а серебристой листвой оливковых
рощ играл свежий ветерок…
— И это все твое? — спросила Зейнаб.
— Да, — с улыбкой отвечал он.
— Как ты богат… — робко проговорила она, заставив Карима
рассмеяться. — В Аллоа такие земли почитали бы раем земным! Наша земля
камениста… Трудно добиться урожая — а тут земля сама родит…
— Малика — необыкновенная земля, — согласился Карим. — Почва
здесь плодородна, а климат благоприятствует земледелию.