Правитель Танджи сердечно приветствовал их. Он был уже в
курсе скорого прибытия княжеской невесты — поскольку погода стояла славная, то
наутро она должна была уже быть в городе.
На рассвете солнце не застили облака — погода была необычна
для поздней осени. Морская гладь была словно гигантское зеркало, в которое
загляделись голубые небеса, завороженные собственной красою. И вот раздался
предупреждающий крик наблюдателя с самой верхушки минарета главной мечети
Танджи — на горизонте показался корабль. Визирь с правителем города поспешили в
гавань, чтобы там дождаться прибытия княжеской невесты.
— Вы, конечно же, заночуете здесь? — спросил правитель
Аллаэддин-бен-Омар. — Госпожа наверняка измучена долгой дорогой. Она захочет
отдохнуть. Знаешь ли ты, кто она такая, господин мой?
Визирь отрицательно покачал головой:
— Это даже странно… В письме калифа даже имени девушки не
упомянуто. Там нет и ни слова о ее семье… Да и в брачном контракте…
— Возможно, до самого последнего момента из нескольких
достойных девиц выбирали лучшую… — робко предположил правитель. — Столь важное
решение не принимается ведь за одну минуту! Калиф оказывает князю великую
милость, лично посылая ему невесту! — Пожилой араб обнажил в улыбке все свои
белоснежные зубы. — Нет сомнений, что Карим-аль-Малика заслужил благосклонность
нашего властелина! Какое это счастье для него, да и для всей Малики!
Абд-аль-Рахман всегда добр и щедр к тем, кого высоко ценит. — Если не в словах,
то в голосе правителя Танджи слышалась легкая зависть… Ведь, подобно любому
наместнику калифа, он мнил себя много большим, нежели просто провинциальным
князьком.
— Я верю тебе на слово, мой господин, — кротко ответствовал
Аллаэддин. — Твои знания и опыт много превосходят мои — ведь, в сущности, кто я
такой? Простой житель Малики… Уверен, князь будет весьма благодарен тебе за
твою доброту. — Он улыбнулся и склонился перед наместником. Аллаэддину бен
Омару приходилось уже сталкиваться с подобными людьми. Ключом к их сердцу была
умеренная и ловкая лесть в сочетании с умелым же самоуничижением, Таким
образом, правитель Танджи, считавший себя чуть ли не вторым человеком после
калифа, остался вполне удовлетворен…
Корабль, на котором плыла Зейнаб в окружении судов поменьше,
вошел в гавань Танджи. Скрываясь за занавесками в своей каюте, Зейнаб жадно
вглядывалась в берег. Карим не приехал… Он наверняка в печали: да оно и понятно,
ведь калиф прислал ему какую-то невесту, которая нужна ему как собаке пятая
нога! Зейпаб улыбнулась собственным мыслям. Она заметила на берегу
Аллаэддина-бен-Омара в сопровождении правителя Танджи.
— Наджа! — обратилась она к молодому евнуху. — Вон тот
великан с роскошной черной бородой — это Аллаэддин-бен-Омар, визирь князя.
— Так это муж Омы! — понял Наджа. — Он очень хорош собою.
— Да… — улыбнулась Зейнаб. — Так вот, Наджа: когда он
примется выпытывать у тебя, как меня зовут, — делай что хочешь, но не называй
ему моего имени! Мне ужасно любопытно, узнает ли он меня… — Она лукаво
хихикнула. — Думаю, Аллаэддин-бен-Омар меньше всего на свете ожидает увидеть
именно меня, Наджа. Он, скорее всего, немного заинтригован…
— Такою я никогда не видел тебя прежде, моя госпожа, — с
изумлением произнес Наджа. — Что с тобою? Зейнаб положила руку на плечо евнуха:
— Я вновь стала свободной, Наджа, и я еду к человеку,
которого давным-давно любила и люблю… — Она кликнула Раби. — Принеси-ка мне,
милая, сандаловый ларец с серебряной отделкой.
Когда служанка поспешила исполнить приказание, Зейнаб
открыла ларчик и извлекла оттуда три пергаментных свитка с печатями трех разных
цветов.
— Подойдите все сюда, — сказала она слугам. Потом вручила
каждому по свитку: с печатью темно-зеленого цвета — Надже, с красной печатью —
Аиде, и с синей — Раби.
— Перед самым отплытием из Кордовы я ходила к кади и
официально освободила всех вас, — объявила им Зейнаб. — Это ваши вольные.
Надеюсь, вы станете продолжать служить мне, но, если у кого-то из вас есть
другие планы и надежды, я с радостью отпущу любого. Для меня было очень важно,
чтобы все те, кто делил со мною рабство, разделил и мою свободу, и мое счастье.
Все трое были глубоко потрясены и на какое-то время онемели.
— Госпожа! — заговорил наконец Наджа от имени всех. — Мы
ничем и никогда не сможем отблагодарить тебя за этот благословенный дар и
великую милость. Что же до меня лично, я буду вновь преданно и верно служить
тебе — лучшей хозяйки мне все равно не сыскать, — И я не желаю готовить ни для
кого, кроме тебя, госпожа моя! — воскликнула Аида со слезами в черных круглых
глазах.
— И я тоже остаюсь, — старательно и медленно выговорила
по-арабски Раби, а продолжала уже на родном своем языке. — Ты добрая и
милостивая леди, а в Аллоа, на родине, не видать бы мне лучшей доли! Там я жила
бы в нищете, а закончила бы подзаборной шлюхой, отдаваясь за кусок хлеба…
— Спасибо вам! — просто ответила Зейнаб. — Наджа даст вам
подробнейшие инструкции до выхода на берег. Скорее всего, мы проведем ночь тут,
в Тандже, а наутро отправимся в Алькасабу Малику. А теперь, Раби, подай-ка мой
яшмак — визирь вот-вот будет здесь.
Наджа быстренько объяснил двум женщинам, как им следует
вести себя, а потом Раби помогла Зейнаб надеть розовато-лиловое платье с
длиннейшими рукавами и плотным капюшончиком, закрывающим лоб по самые брови, а
затем приладила шелковую вуаль, совершенно скрывшую лицо госпожи. Видны были
одни лишь глаза… Непрозрачная вуаль не позволяла разглядеть черты молодой женщины.
Тут послышался стук в дверь, и Наджа поспешил отпереть.
— Я Аллаэддин-бен-Омар, Великий Визирь Князя Малики, —
отрекомендовался вошедший. — Я послан, дабы почтительнейше приветствовать
княгиню.
Наджа склонился перед визирем, одновременно изящным движением
руки приглашая того пройти в каюту.
— Госпожа! — обратился он к Зейнаб, глаза которой были
скромно потуплены. — Это посланник князя.
Она грациозно кивнула.
— О госпожа! — начал визирь с глубоким поклоном. — Меня
послал мой господин, чтобы сопровождать тебя в твой новый дом. Поскольку до
него три дня пути, мы эту ночь проведем в Тандже — ты сможешь отдохнуть в
удобных покоях перед новой дорогой. А теперь разреши мне проводить тебя к
носилкам. Там достаточно места и для твоих служанок.
— Госпожа благодарит тебя, — быстро заговорил Наджа. — Она
просит у тебя прощения, великий визирь. Она женщина очень скромная и поклялась,
что как звук ее голоса, так и ее имя услышит первым лишь ее жених. Посему она и
молчит, но надеется, что все поймут ее и простят.
— Как это тонко, изысканно и очаровательно, — сказал визирь,
подумав про себя, что это еще и по меньшей мере странно… А этот вежливый
молодой евнух говорит так серьезно… — Тогда сойдем на берег, — вздохнул
Аллаэддин-бен-Омар: добавить ему было нечего.