— Ну-ну, не делай ты из меня героя! Я вовсе не таков,
Зейнаб! Я эгоист, совершенно поглощенный своей работой, и, если бы дитя твое
осталось в живых, я ни за что не отпустил бы тебя. Ты научила бы меня еще
многому и многому, подарила бы мне еще множество сладких минут… Никому, кроме
тебя, это ведь не под силу. Я буду тосковать по тебе.., и по этому блаженству,
— докончил он с улыбкой.
— О, если бы ты позволил, я подыскала бы тебе
красавицу-рабыню и обучила бы ее всему, что я сама…
— Нет, — перебил ее Хасдай. — Какой бы искусницей она ни
была, ей не стать тобою, Зейнаб! Помни: ты ведь не обычная наложница. Ты Рабыня
Страсти, создание чувственное и мудрое, и равных тебе нет среди женщин!
— Но ты не должен вновь стать таким, каким был до того, как
нас свела Судьба! — решительно отвечала Зейнаб. — Ты не должен позволить
любовным сокам забродить в твоих чреслах! Это нанесет тебе вред, Хасдай!
— Благодаря тебе я теперь вполне искушен в любви, моя
дорогая, — усмехнулся Хасдай. — И мне не стыдно будет время от времени наносить
визиты самым искушенным куртизанкам Кордовы, когда возникнет необходимость.
— Не реже раза в неделю, а еще лучше — дважды, — серьезно
отвечала она.
— Когда будет время, — возразил он.
— Что значит, в сущности, «никогда»… — подытожила она. —
Нет, это никуда не годится! Нет, кто-то должен быть здесь, в твоем доме,
Хасдай, — всегда к твоим услугам. Иначе ничего не выйдет. Ну, если ты наотрез
отказываешься от другой рабыни, то, может быть, ты смог бы сговориться с какой-нибудь
молодой куртизанкой, чтобы она приходила сюда два раза на неделе?
— Но этот дом принадлежит тебе… — возразил Хасдай.
— Я тебе его дарю, — улыбнулась Зейнаб. — Ведь ты
предпочитаешь жить вне еврейского квартала, а этот домик стоит как раз на
отшибе. Здесь ты сможешь вкусить желанного уединения. Тут можно и работать, и
развлекаться, и никто не помешает тебе, мой господин. Тебе надо будет завести
собственную повариху — ведь я собираюсь увезти Аиду с собой… Нет! Я сама
подберу искусную кухарку! Если это предоставить тебе, то ты будешь откладывать
до бесконечности… Нет, я должна до отъезда убедиться, что все твои дела улажены,
Хасдай! — теперь она говорила без умолку, пребывая в состоянии крайнего
возбуждения.
— Ты рассуждаешь в точности, как моя мать, — рассмеялся
Хасдай. — Недаром я говорил калифу, что ты рождена для того, чтобы стать женой
и матерью! Счастлив видеть, что не ошибся!
Зейнаб и впрямь словно воскресла. Она отослала Наджу к
верховному раввину в еврейский квартал с вежливой просьбой порекомендовать
какую-нибудь уважаемую старую деву или же вдовицу в качестве экономки и
поварихи в дом порядочного иудея. Спустя короткое время Наджа воротился в
сопровождении высокой худощавой женщины, которая представилась как Мариам
Га-Леви. С нею был мальчик лет десяти, ее единственный внук.
— У него нет никого, кроме меня, госпожа, — объяснила Мариам
Га-Леви. — Позволено ли ему будет жить тут?
— Разумеется, — отвечала Зейнаб. — Мальчику будет хорошо
здесь. Но ты должна приступить к своим обязанностям не мешкая, предвижу, что ты
камня на камне не оставишь от порядка, заведенного моею Аидой. Ты ведь станешь
готовить по-своему, правда? Если ты не обоснуешься тут прочно до моего отъезда,
то мой господин останется в затруднительном положении.
— Я все поняла, госпожа, — отвечала Мариам Га-Леви. Мужчины
частенько оказываются беспомощны, когда дело доходит до домашнего хозяйства. Вот
поэтому-то Господь и создал женщин! А что — хозяин дома станет жить здесь в
одиночестве?
— Да, — отвечала Зейнаб. — Хотя время от времени к нему
будут наведываться гости. Опасаюсь, что он не всегда будет приходить вовремя
обедать — он может забыться и поесть где придется. Тебе нелегко будет служить
ему, Мариам, но он добрый человек. Он почти полностью поглощен своей работой.
Но учти; отныне по средам и воскресеньям его станет навещать молодая куртизанка
из города. Он может позабыть об этом и сильно припоздниться — или вообще не
прийти. Твое дело проследить, чтобы молодая женщина была сыта невзирая ни на
что…
— Куртизанка?! — Мариам Га-Леви была глубоко шокирована. —
Да уж порядочный ли это дом, госпожа? Ребе ни словом не обмолвился о каких-то
куртизанках… Кому принадлежит этот дом? Нет, я не могу позволить единственному
внуку жить в доме с дурной репутацией!
— Дом этот принадлежит мне, а я Зейнаб, Рабыня Страсти,
прежде бывшая любимой наложницей нашего владыки Абд-аль-Рахмана. Наша с ним
дочь похоронена здесь, в саду. Теперь же я уезжаю в королевство Малика, что в
Ифрикии, чтобы стать женою тамошнего князя. Я дарю этот дом своему другу Нази
Хасдаю-ибн-Шапруту. Твоим хозяином будет он. Не беспокойся, Мариам Га-Леви: ты
найдешь его достаточно респектабельным. Но, как и всякий неженатый мужчина, он
должен удовлетворять некоторые свои естественные надобности… Мой евнух Наджа
специально посетил Улицу Куртизанок и лично выбрал прелестную молодую женщину,
а его выбору я вполне доверяю. Если ,бы я предоставила это самому Нази, он
стеснялся бы до бесконечности, — заключила Зейнаб.
— Женился бы лучше на порядочной! — фыркнула Мариам.
— Ни одна женщина с ним не уживется! — расхохоталась Зейнаб.
— Он повенчан со своей работой и долгом! Ну, об этом он сам тебе подробно
расскажет.
— Ладно, — неохотно согласилась Мариам. — И вправду, с таким
человеком надобно нянчиться как с малым дитятей… Нази прославился своей
честностью и благородством. Он будет добрым хозяином. — Она уже прикидывала,
как станет козырять перед кумушками в еврейском квартале своим статусом
домоправительницы и поварихи самого Хасдая-ибн-Шапрута. — А сколько здесь еще
слуг?
— Еще одна кухарка тебе в помощь, две рабыни-уборщицы,
конюший и садовник, — отвечала Зейнаб. — Дом невелик, а потребности хозяина
весьма умеренны. Лишние слуги были бы непозволительной роскошью.
Мариам Га-Леви согласно кивнула.
— Да, можно не беспокоиться, что если хозяин не явится к
ужину, то еда пропадет, — практично заметила она.
— Наджа проводит тебя в твою комнату, Мариам Га-Леви. Когда
хозяин заговорит с тобою, скажи, что согласна служить ему за четыре золотых
динара в месяц и что к тому же питаться и жить с внуком вы будете здесь.
В глазах Зейнаб плясали золотые огоньки.
— Четыре динара! Это чересчур щедрая плата, госпожа! — с
присущей ей от природы честностью запротестовала Мариам.
— Нази вполне может себе это позволить, — сказала Зейнаб. —
К тому же ты сполна отработаешь эти деньги. Твой господин честен и благороден,
но кое в чем невыносим. И потом, тебе предстоит заботиться о мальчике, Мариам
Га-Леви! Ему необходимо дать образование. А золото ему потребуется для того,
чтобы в один прекрасный день открыть свое дело и стать достойным богатой
невесты… Так ведь? А я попрошу тебя лишь об одном одолжении, Мариам.
Пожалуйста, клади каждый день свежие цветы на могилу моей дочери! Она покоится
здесь, в саду, в объятиях своей нянюшки Абры, твоей соотечественницы. Они
недавно умерли от сыпного тифа. Это единственное, что оставляю я здесь…