Анна хмуро наблюдала за тем, как ее сын усадил
Джанет по правую руку от отца, где было его место, а сам сел рядом с ней.
Во время обеда Анна по преимуществу
отмалчивалась, прислушиваясь к разговору, который велся за столом.
Присутствующие забрасывали Джанет вопросами о Востоке, о людях, которые там
живут, об их обычаях. «Иноверцы! Грешники! Безбожники! — думала про себя
Анна Лесли. — Все они заслуживают того, чтобы гореть в аду. Похотливые,
сладострастные звери, которые совращают невинные христианские души. Живут даже
с мальчиками». О, Анна была премного наслышана о них! Всех их следует
уничтожать, включая и эту невесть откуда объявившуюся родственницу. Чтобы
женщина прожила среди некатоликов почти сорок лет и осталась чистой?
Рассказывайте!
В течение недели Джанет полностью
обустроилась. К большой досаде Анны, она даже разрешила цыганам разбить табор
на несколько суток на территории имения, а когда они ушли, Джанет стала
обладательницей огромного, полудикого вороного жеребца, на котором взяла
обыкновение ежедневно носиться по округе. Да притом с невероятной скоростью. О,
это было великолепное животное! Неслыханно, чтобы у женщины был такой конь.
Считалось, что представительницам прекрасного пола гораздо больше подходят
вялые, безмятежные существа с кличками типа Леди или Принцесса. А отнюдь не
исполинский, покрытый потом и пеной вороной жеребец по кличке Смерч. У Селима был
конь с такой же кличкой. И когда Джанет увидела у цыган похожего жеребца, она
сразу же решила, что он будет принадлежать ей и что она назовет его так же. Она
купила его в конце июня. Достаточно было одного взгляда, чтобы влюбиться в
этого голенастого, полуобъезженного двухгодка. Она сразу же поняла, что перед
ней чистокровный арабский скакун, а через некоторое время уже договорилась о
цене со старым цыганом, предводителем табора, которому хотелось отблагодарить
ее за то, что она дала его людям провести несколько ночей под небом Гленкирка,
несмотря на протесты хозяйки леди Анны.
— Ваше величество, спасибо тебе за ночлег
и за корм нашим лошадям, — проговорил он, опустившись на колени.
Изумленная таким обращением, Джанет приказала
ему подняться с земли:
— Я не королева, цыган.
Он взглянул на нее своими удивительно чистыми,
бездонными глазами:
— Тебе не следовало покидать его, моя
госпожа. Он и так будет велик, но, если бы ты осталась, он достиг бы еще
больших высот. С минуту она от потрясения не могла произнести ни слова.
— Я вижу то, что не видят другие, моя
госпожа. Тут уж ничего не поделаешь.
Она кивнула и, почувствовав, что дар речи
вернулся к ней, сказала:
— Приведи коня завтра на конюшню. Я
заплачу тебе. Золотом. Но не вздумай подменить жеребца! Старик усмехнулся:
— Чтобы меня потом разыскивали по всему
свету? Она рассмеялась:
— По-моему, ты видишь много лишнего,
цыган.
— Я вижу истину. Она отвернулась и ушла.
— Да пребудет с тобой Аллах! —
крикнул вдогонку старик.
— И с тобой тоже, — не
поворачиваясь, тихо ответила Джанет.
Отправляясь на прогулки верхом, Джанет
неизменно брала с собой незаконнорожденного отпрыска Адама Хью Мора, который
занимался выездкой Смерча.
Леди же Анна, напротив, почти всегда избегала
встречаться с Рыжим Хью. Несмотря на то что он был единственным побочным
ребенком Адама и родился еще до того, как леди Анна приехала в Гленкирк в
качестве жены графа, она терпеть не могла Хью и его мать Джинни.
Родня Джинни жила и работала на землях Лесли
так давно, что сейчас уже никто и не мог припомнить, когда это началось. Самой
Джинни было шестнадцать лет, и она работала молочницей, когда на нее положил
глаз Адам. Девушка потеряла невинность в двенадцатилетнем возрасте, но не была
блудницей. Поэтому, когда она сказала Адаму, что ждет от него ребенка,
пятнадцатилетний подросток знал, что она не лжет ему. Сын родился на день
Святого Михаила, и всем сразу стало ясно, что он действительно от Адама. У него
были отцовский нос, рот, родинка на ягодице и наконец рыжие волосы — фамильная
метка всех Лесли. Благородная родня признала его за своего. На крестинах сам
Патрик Лесли держал малыша на руках, а Адам выступал в роли крестного отца.
Джинни переехала в небольшой собственный флигель, и ей была назначена ежегодная
рента.
Она тихо и мирно растила ребенка, и довольно
часто к ним заглядывал Адам. Время от времени молодой граф искал приюта в
объятиях Джинни, ибо его собственная жена была холодной и чопорной девушкой.
Однако Джинни теперь была осторожна и позаботилась о том, чтобы больше детей не
было.
Хью было восемь лет, когда графиня впервые
узнала о его существовании. Будучи беременной своим вторым ребенком и оплакивая
смерть первенца Дональда, она несколько раз, выходя из церкви, натыкалась на
рыжего мальчишку. Как-то она обнаружила на детской могилке своего сына пучок
полевых цветов. Леди Анна была немало тронута этим. А когда подношения стали
регулярными, она наконец остановила мальчика:
— Это ты кладешь цветы на могилу лорда
Дональда?
— Да, мадам, — ответил тот.
— Зачем?
Рыжий Хью, никогда до этого не видевший в
глаза графиню Гленхмркскую, невинно ответил:
— Он был моим братом. Потрясенная Анна
спросила:
— А кто твоя мать?
— Джинни Мор, — ответил
мальчик. — У нас в долине собственный домик.
— А отец? — Голос Анны предательски
дрогнул.
— Лорд Адам, мам.
— А тебе известно, кто я?
— Нет, мэм.
— Я жена лорда Адама! — резко
возвысив голос, произнесла она. — И я запрещаю тебе отныне бывать здесь!
Мои дети не могут иметь ничего общего с выродками деревенской шлюхи! Вон
отсюда!
Чтоб я тебя здесь больше не видела!
Мальчик убежал, а спустя несколько дней к Анне
зашел поговорить ее свекор.
— Лесли никогда не отрекались от своей
родни, — спокойно проговорил он. — Ты замужем за моим сыном вот уже
шесть лет, и до сих пор он ни разу не попрекал тебя так, как другие мужья
попрекают своих жен их прошлыми увлечениями И я не думаю, что он когда-нибудь
сделает это, если, конечно, ты не станешь испытывать его терпение. Ты его жена,
мать моих наследников. Все в твоих руках.
Этого выговора было достаточно. Больше они не
говорили об этом ни с Адамом, ни с его отцом. А однажды, навещая в долине с
благотворительной целью одну больную старуху, Анна обратила внимание на то, что
на нее смотрит какая-то высокая, ширококостная женщина с темными волосами.
— Кто это? — тихо спросила она свою
служанку Ганну. Та, нерешительно помявшись, ответила: