— Я готов ждать вечность! Пусть это будет лишь тогда,
когда у вас не останется сомнений. О мисс О’Хара, могу ли я надеяться!
— Хм, — произнесла Скарлетт, чей острый взгляд
приметил, что Эшли не присоединился к мужчинам, чтобы принять участие в разговоре
о войне, и все так же продолжает с улыбкой глядеть снизу вверх на Мелани. Если
бы этот домогающийся ее руки дурачок помолчал с минуту, может быть, ей удалось
бы услышать, о чем они там беседуют. Ей это просто необходимо. Почему с таким
интересом смотрит сейчас Эшли на Мелани, что могла она сообщить ему особенного?
Восторженное бормотание Чарльза заглушало их голоса.
— Ах, помолчите! — прошипела Скарлетт, машинально
сжав его руку и даже не поглядев на него, Обиженный, ошеломленный Чарльз
покраснел еще сильнее, но тут он заметил, что взгляд Скарлетт прикован к его
сестре, и облегченно вздохнул. Скарлетт, конечно, просто боится, как бы его
слова не долетели до чьих-нибудь ушей. Она, естественно, смущена, ее природная
стыдливость задета, и она в ужасе, что их разговор может быть услышан. Мужская
гордость взыграла в Чарльзе с небывалой дотоле силой — ведь впервые в жизни он
сумел смутить девушку. Ощущение было захватывающим. Он постарался придать лицу
выражение небрежного безразличия и украдкой сжал в свою очередь руку Скарлетт,
показывая, что он человек светский, все понимает и не в обиде на нее. А она
даже не заметила его пожатия, так как в эту минуту до нее отчетливо долетел
нежный голосок Мелани — бесспорно главное орудие ее чар:
— Боюсь, я никак не могу согласиться с вами. Мистер
Теккерей — циник. Мне кажется, ему далеко до мистера Диккенса — вот тот уж
истинный джентльмен.
«Господи, о какой чепухе она разговаривает с
мужчиной! — подумала, едва не фыркнув, Скарлетт, у которой сразу отлегло
от сердца. — Да она же просто синий чулок, а ведь общеизвестно, как
относятся мужчины к таким девушкам… Чтобы заинтересовать мужчину и удержать его
при себе, нужно сначала вести разговор о нем самом, а потом постепенно,
незаметно перевести на себя и дальше уже придерживаться этой темы». Скарлетт,
несомненно, забеспокоилась бы, скажи Мелани примерно следующее: «Как это
замечательно, то, что вы сказали!» или: «Какие необычные мысли родятся у вас в
голове! Мой бедный умишко лопнет от натуги, если я стану думать о таких серьезных
вещах!» А Мелани вместо этого, глядя на мужчину у своих ног, разговаривает с
таким постным лицом, словно сидит в церкви. Будущее снова предстало перед
Скарлетт в розовом свете, и она опять настолько воспряла духом, что глаза ее
сияли, а на губах играла радостная улыбка, когда она повернулась, наконец, к
Чарльзу. Вдохновленный этим доказательством расположения, он схватил ее веер и
с таким усердием принялся им махать, что у нее растрепалась прическа.
— А вашего мнения мы еще не удостоились
услышать, — сказал, обращаясь к Эшли, Джим Тарлтон. Он стоял поодаль, в
группе громко споривших о чем-то мужчин, и Эшли, извинившись перед Мелани,
встал. «Он самый красивый мужчина здесь», — подумала Скарлетт, любуясь
непринужденной грацией его движений и игрой солнца в белокурых волосах. Даже
мужчины постарше умолкли, прислушиваясь к его словам.
— Что ж, господа, если Джорджия будет сражаться, я
встану под ее знамена. Для чего бы иначе вступил я в Эскадрон? — Всякий
налет мечтательности исчез из его широко раскрытых серых глаз, уступив место
выражению такой решимости, что Скарлетт была поражена. — Но я разделяю
надежду отца, что янки не станут вторгаться в нашу жизнь и нам не придется
воевать. — Он, улыбаясь, поднял руку, когда братья Фонтейны и Тарлтоны
что-то загалдели наперебой. — Да, да, я знаю, мы подвергались
оскорблениям, нас обманывали… но будь мы на месте янки и захоти они выйти из
Союза, как бы поступили мы? Да примерно так же. Нам бы это не понравилось.
«Ну конечно, как всегда, — подумала Скарлетт. —
Вечно-то он старается поставить себя на место другого». Она не считала, что в
споре каждая сторона может быть по-своему права. Порой она просто не понимала
Эшли.
— Не будем слишком горячиться и очертя голову лезть в
драку. Многие бедствия мира проистекали от войн. А потом, когда война
кончалась, никто, в сущности, не мог толком объяснить, к чему все это было.
Скарлетт даже фыркнула. Счастье для Эшли, что у него такая
неуязвимая репутация — никому даже в голову не придет усомниться в его
храбрости, не то он мог бы нарваться на оскорбление. И не успела она это
подумать, как шум в группе молодежи, окружавшей Эшли, усилился, послышались
гневные возгласы.
В беседке старый глухой джентльмен из Фейетвилла дернул
Индию за рукав:
— О чем это они? Что случилось?
— Война! — крикнула Индия, приставив руку к его
уху. — Они хотят воевать с янки.
— Война? Вон оно что! — воскликнул старик, нашарил
свою палку и так резко вскочил со стула, что удивил всех, знавших его много
лет. — Я могу им кое-что порассказать на этот счет. Я был на войне. —
Мистеру Макра нечасто выпадала такая возможность поговорить о войне — чаще
всего женская половина его семейства успевала заткнуть ему рот.
Размахивая палкой и что-то восклицая, мистер Макра поспешно
зашагал к стоявшей поодаль группе мужчин, а поскольку он был глух как пробка и
не мог слышать своих оппонентов, те вынуждены были вскоре сложить оружие.
— Эй вы, отчаянные молодые головы, послушайте меня —
старика. Не нужна вам эта война. Я-то воевал и знаю. Участвовал и в
Семинольской кампании, был, как дурак, и на Мексиканской войне. Никто из вас не
знает, что такое война. Вы думаете, это — скакать верхом на красавце коне,
улыбаться девушкам, которые будут бросать вам цветы, и возвратиться домой
героем. Так это совсем не то. Да, сэр! Это — ходить не жравши, спать на сырой
земле и болеть лихорадкой и воспалением легких. А не лихорадкой, так поносом.
Да, сэр, война не щадит кишок — тут тебе и дизентерия, и…
Щеки дам порозовели от смущения. Мистер Макра, подобно
бабуле Фонтейн с ее ужасно громкой отрыжкой, был живым напоминанием об ушедшей
в прошлое более грубой эпохе, которую все стремились забыть.
— Ступай, уведи оттуда дедушку, — прошипела одна
из дочерей старика на ухо стоявшей рядом дочке. — Право же, он день ото
дня становится все невыносимей, — шепотом призналась она окружавшим ее
раскудахтавшимся матронам. — Вообразите, не далее как сегодня утром он
сказал Мэри — а ей всего шестнадцать… — Дальше шепот стал еле слышным, и внучка
выскользнула из беседки, чтобы сделать попытку увести мистера Макра обратно на
его место в тень.
Среди всей этой разгуливающей под деревьями толпы —
оживленно разговаривающих мужчин и взволнованно улыбающихся девушек — только
один человек оставался, казалось, совершенно невозмутимым. Скарлетт снова
поглядела на Ретта Батлера: он стоял, прислонясь к дереву, засунув руки в
карманы брюк, стоял совсем один — с той минуты, как мистер Уилкс отошел от
него, — и не проронил ни слова, в то время как среди мужчин спор
разгорался все жарче. По его губам, под тонкими темными усиками скользила едва
заметная улыбка, и в темных глазах поблескивала снисходительная усмешка, словно
он слушал забавлявшую его похвальбу раззадорившихся ребятишек. «Какая
неприятная у него улыбка», — подумалось Скарлетт. Он молча прислушивался к
спору, пока Стюарт Тарлтон, рыжий, взлохмаченный, с горящим взором, не
выкрикнул в который уже раз: