— Вы были так добры, так смелы и благородны!
Прежде чем он смог догадаться о её намерении, она поднесла
его руки к губам и поцеловала их, а когда Блад, протестуя, отнял руки, девушка
улыбнулась ему.
— Как же я могу не целовать эти руки? Разве не они спасли
жизнь моему Хорхито? Разве не они исцелили его рану? Всю мою жизнь я буду
благодарна им!
Однако капитан Блад в этом сомневался. Хорхито не вызывал у
него особой симпатии. Его низкий покатый лоб и толстые чувственные губы не
внушали доверия, хотя в целом его лицу была присуща своеобразная грубая
красота. Особенно обращали на себя внимание чётко очерченный нос, широкие скулы
и мощная челюсть. На вид ему было лет тридцать пять.
Его светлые, глубоко посаженные глаза устремились в сторону
под испытующим взглядом Блада, и он пробормотал запоздалые изъявления
благодарности, необходимость которых была подсказана ему страстным порывом
девушки.
— Я ваш неоплатный должник, сэр. Хотя в этом, будь проклята
моя кровь, для меня нет ничего нового.
Сколько я себя помню, я был у кого-нибудь в долгу. Но это
долг особого рода. Если бы вы выпустили кишки тому типу, который смылся
невредимым, то я бы в тысячу раз сильнее был вам благодарен. Мир бы прекрасно
обошёлся и без дона Серафино де Сотомайор, разрази его гром!
— Senor Jesus! No dias eso, querido!
[129] — воскликнула
маленькая идальга. Чтобы смягчить свей протест, она погладила его по щеке. —
Нет, нет, Хорхито! Если бы такое случилось, моя совесть никогда не была бы
спокойна. Если бы пролилась кровь моего брата, это убило бы меня!
— А моя кровь! Он со своими разбойниками пролил её
достаточное количество, чтобы быть довольным! Или этот проклятый головорез
надеялся выцедить её всю?
— Querido
[130], — успокаивала его девушка. — Ведь это
делалось, чтобы защитить меня. Он считал, что это его долг. Я никогда не
простила бы ему, если бы он убил тебя. Ты знаешь, Хорхито, что это разбило бы
моё сердце. И всё же я могу понять Серафино. Давай же поблагодарим Бога и этого
отважного сеньора за то, что не случилось худшего.
В каюту вошёл Тим, высокий, краснолицый шкипер, чтобы
узнать, как себя чувствует мистер Ферфакс, и доложить, что «Цапля» взяла курс и
быстро движется вперёд, подгоняемая лёгким южным бризом, оставив Ла-Ача на
расстоянии шести миль за кормой.
— Всё хорошо, что хорошо кончается, сэр. Для джентльмена,
который прибыл с вами на борт, мы уже подыскали помещение. В маленькой каюте я
подвешу ему койку. Пойди, займись этим, Алькатрас, — приказал он негру. —
Vamos!
[131]
Ферфакс откинулся назад, полузакрыв глаза.
— Всё хорошо, что хорошо кончается, — повторил он, криво
улыбнувшись, и Бладу почудилась в его голосе скрытая насмешка. Казалось, что,
очутившись на койке и перевязав рану, он снова обрёл силу тела и духа.
— Твои драгоценности в безопасности, дорогая? — спросил он,
накрыв своей ладонью руку девушки.
— Драгоценности? — Затаив дыхание, она задумчиво
нахмурилась. Внезапно на её лице мелькнул страх, она вскочила на ноги и прижала
руки к сердцу: — Драгоценности!
Ферфакс резко обернулся, глядя на её внезапно побледневшее
лицо и расширившиеся глаза.
— Что такое? — ворчливо осведомился он. — С ними всё в
порядке?
Губы девушки дрогнули.
— Valda me Dios!
[132] Наверно, я уронила шкатулку, когда
Серафино догнал нас.
Последовала затяжная пауза, которую Блад расценил как
затишье перед бурей.
— Ты уронила шкатулку! — произнёс Ферфакс, и в его тоне
послышалось зловещее спокойствие. Он остолбенело уставился на девушку, челюсть
у него внезапно отвисла, в светлых глазах вспыхнуло пламя. — Ты уронила
шкатулку? — переспросил он резким надтреснутым голосом. — Будь проклята моя
кровь! Это невероятно! Ад и дьявол! Ты не могла уронить её!
Его внезапное бешенство потрясло девушку, которая смотрела
на него испуганным взглядом.
— Ты сердишься, Хорхито, — запинаясь, проговорила она. — Но
ты не прав. Посуди сам, я была в ужасе, ведь тебе грозила страшная опасность.
Что для меня в тот момент значили драгоценности? Разве я могла о них думать? Я
и не обратила внимания, когда шкатулка упала, ведь тебя ранили, и ты мог
умереть. Понимаешь, Хорхито? Конечно, их жаль, но ведь теперь мы вместе. Бог с
ними!
Нежная рука девушки снова обвилась вокруг его шеи. Но
Ферфакс в бешенстве оттолкнул её.
— Бог с ними?!? — взревел он. — Провалиться мне на этом
месте! Ты же выкинула тридцать тысяч дукатов собаке под хвост и утверждаешь,
что это не имеет значения! Кровь и гром, девочка! Что же тогда имеет значение?
Блад решил, что пришло время вмешаться. Мягко, но решительно
он вновь уложил раненого на подушки.
— Успокоитесь ли вы наконец или будете продолжать орать, как
недорезанный телёнок? Неужели вы ещё недостаточно потеряли крови?
Но Ферфакс отчаянно отбивался.
— Чёрт побери мою душу! Вы мелете вздор! Как я могу
успокоиться, когда эта дурочка…
Но девушка прервала его. Она гордо выпрямилась, её глаза,
казалось, ещё сильнее почернели. Утраченное спокойствие вернулось к ней.
— Почему это тебя так беспокоит, Джордж? Пожалуйста, не
забывай, что это были мои драгоценности, и если я их потеряла, то это моё дело.
Я считаю, что в этот вечер, когда я приобрела так много, это не следует считать
большой потерей. А может быть, я ошибаюсь, Джордж? Может быть, эти
драгоценности значат для тебя больше, чем я?
Столь откровенный вызов привёл Ферфакса в чувство. Он быстро
пошёл на попятный, разразившись внезапным хохотом, показавшимся Бладу предельно
неискренним.
— Чёрт возьми! Ты сердишься на меня, Исабелита? Что
поделаешь — таков уж мой характер. Вспыхиваю, как порох. А потеря тридцати
тысяч дукатов может вывести из себя. Ну ладно, пропади они пропадом! — И он
протянул руку. — Поцелуй меня и прости, Исабелита. Скоро я куплю тебе все
драгоценности, какие ты захочешь.
— Мне не нужно драгоценностей, Джордж. — Девушка ещё не до
конца смягчилась, так как малоприятные подозрения, пробудившиеся в ней, не
утихли. Однако она подошла к нему и позволила взять себя за руку. — Никогда не
сердись на меня больше, Хорхито. Если бы я так не любила тебя, то меня бы
сильнее беспокоила эта шкатулка.