Поругание прекрасной страны - читать онлайн книгу. Автор: Александр Корделл cтр.№ 50

— Ох уж этот Йоло! — хихикает мать. — Пусть тебя черти на том свете припекут, чтобы ты не предлагал такого замужним женщинам. — Тут она прищурилась и повела плечами, как молоденькая девчонка. — А разве есть такая примета?

— Мама! — говорю я.

— Эй, малыш! — кричит Йоло, совсем разойдясь. — Вот тебе шесть пенсов, выгони соседей, а я тем временем расскажу твоей матушке историю этой славной кровати.

— Всего хорошего, — говорю я. — Нечего тебе у нас больше делать.

— Нечего? Когда твоя мамаша только-только вспомнила девичьи годы? Или я, по-твоему, обижу ее? Под одной крышей с ее мужем, которого били «быки»? Постыдился бы своих грязных мыслей! Когда затрубит архангел, я буду восседать на небесах под крылышком святого Петра, а ты будешь кипятить чай на адских угольях. Что ж, миссис Мортимер, простим молодое поколение, которое не может отличить безобидной шутки от гнусных приставаний.

— Да не обращай ты на него внимания, Йоло, — говорит мать с нетерпением. — Какая же у этой кровати история?

— Очень даже приятная, — со вздохом отвечает Йоло. — Мы с Миган были уже два года женаты и бездетны, когда получили эту кровать — досталась она нам по наследству и знала только счастливую любовь да легкие роды. Мой кармартенский дед купил ее в Лондоне у бродячего жестянщика, а тот, расставаясь с ней, слезами заливался, потому что на ней покоили свои прекрасные телеса все три его супруги, знали на ней всякую радость и мирно отдавали Богу душу. Пятнадцать детей родили они жестянщику, и всех на этой кровати, да у моего деда было две жены, и каждая родила шестерых. А как у нас тоже уже есть четверо и Миган ждет пятого, то и должны вы с почтением отнестись к ложу, на котором половина жителей Кармартена увидела свет божий, прежде чем оно попало в Монмутшир, чтобы все началось сначала.

— Ну и чудеса! — кричат все.

— Да, — говорит Йоло, — и отдаю я вам ее от чистого сердца: как Миган опять брюхата, то по мне уж лучше спать ей на вереске, чем на этой перине. Тащи ее отсюда, сказала Миган, отдай ее Хайвелу Мортимеру, потому что его врасплох вроде меня не застанешь.

Тут, конечно, все снова покатились со смеху.

— И правильно, — говорит моя мать, а сама опять стала совсем пунцовой, — от иных кроватей добра не жди, но на этой моему хозяину будет мягко лежать. Не выпьешь ли чаю на дорожку, Йоло?

— Мне бы чего-нибудь покрепче, — отвечает он. — Пойду-ка я в «Барабан и обезьяну» разогнать тоску, я-то ведь надеялся застать вас одну. Я, конечно, грешник, но и я понимаю, что поживиться мне нечем, когда вижу такую добродетель и сынка шести футов ростом в двух шагах от моей задницы.

— Еще чего выдумаешь! — смеется мать.

Тут он взял ее руку и поцеловал, низко поклонившись, а соседи вытягивали шеи и просто взвизгивали от хохота.

— Вот сюда, — сказал я, подталкивая его к двери, но тут на пороге, размахивая корзиной, показалась Эдвина; растрепавшиеся белые волосы упали ей на лоб.

— Теперь я, пожалуй, не откажусь от чашечки чаю, миссис Мортимер, — сразу заявил Йоло, поглядывая на Эдвину. — Две красотки всегда приятнее одной.

— Не будет тебе чаю, — крикнула Эдвина. — Беги-ка скорее на улицу и отгони Энид от ворот, потому что к нам явился гость в карете парой и форейторы зубами скрипят от злости.

— Кто это? — спросил я, а соседи стали исчезать один за другим.

— Человек в плаще, — задыхаясь, сказала она, — и совсем посинел от гнева… чтобы этого проклятого осла сейчас же убрали ко всем чертям.

— Эдвина, что ты говоришь! — ахнула мать.

— Карета парой? А какой он из себя?

— Толстый, черный, с хлыстом и в высоких сапогах.

— И форейторы, говоришь? — прошептал Йоло.

— Два и две белые кобылы, — ответила Эдвина.

— И он идет сюда? Господи помилуй, — крикнул Йоло. — Это Крошей Бейли! — И, метнувшись в дверь, он перемахнул через изгородь Тум-а-Беддо, не задев ни единого листочка, а остальные соседи бросились врассыпную.

— Крошей Бейли… — побелев, прошептала мать.

— Ну и что же? — спросил я, но она не стала меня слушать.

— Эдвина, беги скорее наверх в детскую спальню и сиди там, пока я не позову.

— Почему, мама?

— Иди, тебе говорят! — Она подхлестнула Эдвину передником, заперла за ней дверь спальни и спрятала ключ за корсаж — и все в одну секунду. А потом подошла ко мне, вся дрожа, прижав ладони к щекам.

— Успокойся, — сказал я. — У него две руки, две ноги и одна голова, и он не король английский.

— Ну, положим, почти король, — сказала она. — О черт! Приехал Крошей Бейли, а у нас тут ослица Энид, и Йоло Милк, и бог знает что можно подумать. — И, схватив тряпку, она принялась бегать по пустой комнате, смахивая пыль со стен.

Но и на это уже нет времени. Вот он.

Он не стал стучаться — ведь он владел поселком, владел всеми его жителями и целой империей чугуна и железа. Он стоял на пороге, и из-под его распахнутого плаща виднелся прекрасно сшитый черный сюртук. Руки и горло у него были в кружевах. Таков был этот хозяин железа — совсем помещик с виду, человек, взявший торговлю за горло, заводчик, которого равно ненавидели и рабочие, и союзы; надменным аристократом стал этот брат Иосифов, бродяжка, приехавший в Кифартфу на осле и занявший тысячу фунтов, чтобы распять Нантигло. Расставив ноги, он выгнул хлыст поперек живота и, прищурясь, смотрел на нас.

— Миссис Мортимер?

Мать, онемев, низко присела; от ее дрожащих рук по юбке бежали мелкие складки.

— А ты? — Он повернул ко мне красное пухлое лицо.

— Йестин, сын, — ответил я.

— Сын человека, которого избили?

— Да, сэр.

Он вошел — и дом уже принадлежал ему, он источал власть, и мы тоже уже принадлежали ему.

— Сожалею, что вы лишились мебели, сударыня, — сказал он. — Но теперь в нашей округе это случается не реже раза в неделю: уэльсцы ломают ноги уэльсцам и жгут жилища уэльсцев. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы положить этому конец.

— Спасибо, сэр, — сказала мать.

— Это почти все ирландцы, — сказал я. — Из Нанти.

Он перевел взгляд на меня.

— Разве Проберт ирландец?

— На каждого Проберта приходится пятьдесят ирландцев.

— Интересно, — сказал он. — Я это запомню. Кем ты работаешь?

— Подвозчиком.

— Сколько я тебе плачу?

— Шесть шиллингов в неделю.

— Не забывай об этом. Ты будешь говорить, только когда я тебя спрошу, или попадешь в черные списки. — Он повернулся к моей матери. — Вы были здесь, когда сожгли мебель?

— Была, сэр, — ответила она еле слышно.