Поругание прекрасной страны - читать онлайн книгу. Автор: Александр Корделл cтр.№ 29

— Потому что она опозорила его, потому что она распутничала в постели своего мужа с другим мужчиной, потому что она была блудница, так же как и я, Марта Тафарн, родившая детей от любовников.

— Аминь, — говорит Уилл. — А теперь снимай платье.

Марте особенно достается во время забастовки в те дни, когда должна была бы быть получка, говорит их соседка миссис Уоткин Эванс.

Уилла обожгло чугуном в день получки.

В конце Северной улицы в окне горит свет.

У гулящей Гвенни Льюис пропало молоко, и ей нечем кормить маленького — ее третьего. Гвенни сидит на постели: первенец ее умер, маленький исходит криком, а средний лежит рядом с ней, белый как полотно.

— Ничего не осталось, — говорит Гвенни, пытаясь выжать что-нибудь из груди. — Старая никчемная пустышка, а когда-то была гордостью всей округи. Ни капельки. — Она вздыхает и убирает грудь. — Что за жизнь! — Наклоняется и целует малыша. — Придется мне из-за тебя поступиться гордостью. Пойду к матери, может, даст чего-нибудь.

Она открывает дверь своего жилья — склада заброшенного завода. На снег ложится пятно света. Закинув на спину мешок, она наклоняется против ветра и бредет вниз по холму.

— Добрый вечер, Йестин Мортимер.

— Как дела, Гвенни Льюис?

— Ну, я пошел, — говорит Мо и бросается бежать.

— Что это с ним? Бежит, словно у меня холера, — спрашивает Гвенни.

— Он опаздывает к ужину.

— Господи! — говорит она. — Неужели еще есть такие, которые ужинают?

Ее лицо осунулось и побледнело, под глазами темные круги, резко выступают скулы.

— А как у вас дела, Йестин, ничего?

— Ничего, но с каждым днем все хуже, как и у всех.

— Так уж обеднел, что и для меня пенни не найдется?

— Где там! Посмотри — ни фартинга: все отдал матери.

— Эх ты, жадная свинья. Да, о свиньях, Дай все еще жива?

— Последние часы доживает. Завтра ее режут.

Она вскидывает голову.

— Черт! Когда весь поселок перемрет и не останется в живых даже гробовщиков, у Мортимеров все еще будет что есть. Подавись своим пенни и своей свининой!

И она спешит дальше. Подходит к отцовскому дому, стучится в дверь и зовет:

— Мама! Отец!

Но дверь не открывается, занавеска на окне неподвижна.

— Зря тратишь здесь время, милая, — раздается голос. — Они поклялись не пускать тебя на порог, так что не унижайся понапрасну.

Это Билли Хэнди. Он только что вышел из кабачка «Гарндирус». От него пахнет пивом, а на снегу позади остаются следы копыт.

— У меня двое детей умирают с голоду, — рыдает Гвенни. — Одному надо хлеба, а другому молока. Пожалей меня, Билли.

— Благодари Бога, что встретилась со мной, — говорит он. — А я, между прочим, как раз шел к тебе.

— С едой, Билли?

Он снимает шапку и низко кланяется, черный и приземистый на фоне белого снега.

— С деньгами, милая, погляди-ка! — И он подбрасывает в руке серебряную монету.

— Нет, Билли Хэнди, с тобой ни за что, и два фунта не возьму.

— Таких денег во всем Нанти не наберется, Гвенни. Ну что ты вздор несешь? Говорят, даже от Крошей Бейли одна тень осталась. Хочешь полтора шиллинга?

На полу лежала решетка лунных бликов, ветер по-волчьи завывал вокруг горбатых теней приземистых домиков, ведьмы летали на метлах, посылая проклятия человеческому роду, — в ту ночь Гвенни Льюис за деньги легла с Билли Хэнди на пропахшую детской мочой постель в здании заброшенного завода, чтобы накормить своих голодных малышей.

* * *

Тише ступай по заснеженным улицам бастующего поселка, не буди тех, кто спит по шестеро в постели, чтобы согреться. Еда есть только в домах хозяев и священников — эти никогда еще не голодали. Но Томос Трахерн, наш проповедник, часами стоит на коленях и молится, молится, а для Эванса-могильщика пришло золотое времечко — в заводской лавке кончились гробы и саваны. Затаи дыхание под окном пятого дома на объятой тишиной улице, а не то миссис Гволтер тебя заметит. Загляни к ней в комнату вслед за лунным лучом. Лампа не горит, нет огня в очаге; на стенах сверкает иней. Мистер Гволтер сидит в кресле, засунув руки в карманы по локоть, и прячет лицо в бороду под потоками брани: Тегвен Гволтер разошлась вовсю.

— Чертов бездельник, подлая твоя рожа! Какая же я была дура, что с тобой связалась!

— Тегвен!

Язык у нее как бритва, характер — хуже некуда, лицо худое и бледное, тело как жердь, но он ее любит.

— Шесть недель уже! Шесть недель! Уилли совсем стал как скелет, и все из-за твоей гордости…

— Тегвен, — стонет он, — неужели ты хочешь меня погубить?

— Погубить тебя! Ах ты, пузатый боров! В Нанти плавильщика с руками оторвут, а ты тут расселся и бездельничаешь, когда в доме даже стакана воды нет! Наливал себе брюхо пивом, пока деньги были, — помнишь? Поил этих сволочей политиков из общества — ну, и куда они тебя завели? — Она наклоняется к нему, глаза ее горят ненавистью. — В хлев, где тебе самое место, Гволтер! Слышишь, в хлев!

Раздается скрип: Гволтер встает со старого кресла и загораживает окно своим огромным задом в заношенных до блеска штанах. Неверными шагами он подходит к стене, выставив вперед руки с растопыренными пальцами, и прислоняется к ней лбом. Его плечи трясутся. В нем больше шести футов роста, он может унести на спине десять пудов железа. И он плачет и шепчет:

— Боже милосердный, спаси и помилуй нас!

— Ты еще богохульствуешь! — шипит она.

— Тегвен!

— Отправляйся сейчас же в Нанти, — говорит она. — И чтоб вечером принес денег, или, видит Бог, я пойду к Билли Хэнди и сделаю то же, что Гвенни Льюис!

В тот вечер «шотландские быки» устроили засаду на дороге в Нанти. Они растянули Гволтера на земле между кольями, сорвали с него одежду и избили его ивовыми палками до полусмерти. Говорят, он не вскрикнул, не проронил ни слезинки.

В нашем доме тоже холодно — нет огня в очаге, и нет Морфид: она теперь живет в Нанти. В последнюю ночь стачки отец, мать, Эдвина, Джетро и я сидели у холодного очага, и голос Томоса Трахерна был слаб.

— Отчего ты в тоске, моя душа? — вопрошал он. — Отчего ты объята тревогой? Уповай на Бога — я еще возблагодарю его, ибо он явит нам свой лик. В Боге живем дни и вечно хвалим имя твое. Почему же ты отвращаешь от нас свой лик и покидаешь нас в нашем горе и в нашей беде? Наши души повержены в прах, и наши тела втоптаны в землю. Помоги же нам и спаси нас во имя твоего милосердия. Аминь.

Аминь.

Стачка продолжалась шесть недель, а потом женщины и дети прогнали мужчин на работу, как всегда, на условиях хозяев. Ждали, что эта стачка все изменит, но в нашем доме она ничего не изменила, кроме того, что мы потеряли Морфид. После стачки она совсем ушла от нас и поселилась будто бы у одной вдовы в Нанти, но я-то знал, что она живет там с Беннетом. Рабочие вернулись к печам на условиях хозяев, как и предсказывал отец, — но его мучила тоска по Морфид, говорила мать. Каждый вечер он сидел у окна, отдернув занавеску, и смотрел на дорогу; когда произносили ее имя, он пожимал плечами, словно ему все равно, увидит ли он ее когда-нибудь еще, но каждый месяц ее отсутствия старил его на год. Больше в ту зиму ничего особенного не произошло. Дай помиловали, когда Билли Хэнди уже точил нож, так как прошел слух, что стачка кончается. Средний сын Гвенни Льюис отправился в царство небесное, несмотря на деньги, которые она получила от Билли Хэнди, а в семье Сары Робертс умер второй близнец. В начале весны печи Гарндируса опять пылали, а ирландцы справляли поминки и хоронили своих покойников.