Легко скользя по осыпающемуся песку, в котором по щиколотку
проваливались его сапоги из мягкой испанской кожи, капитан Блад спустился на
отмель. Его сопровождал Волверстон и с ним человек двенадцать из команды
«Арабеллы». Подойдя к ошеломлённой его появлением группе людей, Блад снял
шляпу, отвесил низкий поклон мадемуазель д'Ожерон, а затем повернулся к
Левасёру.
— Доброе утро, капитан! — сказал он, сразу же
приступая к объяснению причин своего внезапного появления. — Вчерашний
ураган вынудил наши корабли возвратиться. У нас не было иного выхода, как
только убрать паруса и отдаться на волю стихии. А шторм пригнал нас обратно. К
довершению несчастья, грот-мачта «Сантьяго» дала трещину, и я рад был случаю
поставить его на якорь в бухточку западного берега острова, в двух милях
отсюда. Ну, а затем мы решили пересечь этот остров, чтобы размять ноги и
поздороваться с вами… А кто это? — И он указал на пленников.
Левасёр закусил губу и переменился в лице, но, сдержавшись,
вежливо ответил:
— Как видите, мои пленники.
— Да? Выброшенные на берег вчерашним штормом, а?
— Нет! — Левасёр, взбешённый этой явной насмешкой,
с трудом сдерживался. — Они — с голландского брига.
— Не припомню, чтобы вы раньше упоминали о них.
— А зачем вам это знать? Они — мои личные
пленники. Это моё личное дело. Они — французы.
— Французы? — И светлые глаза капитана Блада
впились сначала в Левасёра, а потом в пленников.
Д'Ожерон вздрогнул от пристального взгляда, но выражение
ужаса исчезло с его лица. Это вмешательство, явно неожиданное как для мучителя,
так и для жертвы, внезапно зажгло в сердце молодого человека огонёк надежды.
Его сестра, широко раскрыв глаза, устремилась вперёд.
Капитан Блад, мрачно нахмурясь, сказал Левасёру:
— Вчера вы удивили меня, начав военные действия против
дружественных нам голландцев. А сейчас выходит, что даже ваши соотечественники
должны вас остерегаться.
— Ведь я же сказал, что они… что это моё личное дело.
— Ах, так! А кто они такие? Как их зовут?
Спокойное, властное, слегка презрительное поведение капитана
Блада выводило из себя вспыльчивого Левасёра. На его лице медленно выступили
красные пятна, взгляд стал наглым, почти угрожающим. Он хотел ответить, но
пленник опередил его:
— Я — Анри д'Ожерон, а это — моя сестра.
— Д'Ожерон? — удивился Блад. — Не родственник
ли моего доброго приятеля — губернатора острова Тортуга?
— Это мой отец.
— Да сохранят нас все святые! Вы что, Левасёр, совсем
сошли с ума? Сначала вы нападаете на наших друзей — голландцев, потом берёте
в плен двух своих соотечественников. А на поверку выходит, что эти молодые
люди — дети губернатора Тортуги, острова, который является единственным
нашим убежищем в этих морях…
Левасёр сердито прервал его:
— В последний раз повторяю, что это моё личное дело! Я
сам отвечу за это перед губернатором Тортуги.
— А двадцать тысяч песо? Это тоже ваше личное дело?
— Да, моё.
— Ну, знаете, я совсем не намерен соглашаться с
вами. — И капитан Блад спокойно уселся на бочонок, на котором недавно
сидел Левасёр. — Не будем зря тратить время! — сказал он
резко. — Я отчётливо слышал предложение, сделанное вами этой леди и этому
джентльмену. Должен также напомнить вам, что мы с вами связаны совершенно
строгим договором. Вы определили сумму их выкупа в двадцать тысяч песо.
Следовательно, эта сумма принадлежит вашей и моей командам, в тех долях, какие
установлены договором. Надеюсь, вы не станете этого отрицать. А самое
неприятное и печальное — это то, что вы утаили от меня часть трофеев.
Такие поступки, согласно нашему договору, караются, и, как вам известно,
довольно сурово.
— Ого! — нагло засмеялся Левасёр, а затем
добавил: — Если вам не нравится моё поведение, то мы можем расторгнуть наш
союз.
— Не премину это сделать, — с готовностью ответил
Блад. — Но мы расторгнем его только тогда и только так, как я найду
нужным, и это случится немедленно после выполнения вами условий соглашения,
заключённого нами перед отправлением в плавание.
— Что вы имеете в виду?
— Постараюсь быть предельно кратким, — сказал
капитан Блад. — Я не буду касаться недопустимости военных действий против
голландцев, захвата французских пленников и риска навлечь гнев губернатора
Тортуги. Я принимаю все дела в таком виде, в каком их нашёл. Вы сами назначили
сумму выкупа за этих людей в двадцать тысяч песо, и, насколько я понимаю, леди
должна перейти в вашу собственность. Но почему она должна принадлежать вам,
когда, по нашему обоюдному соглашению, этот трофей принадлежит всем нам?
Лицо Левасёра стало мрачнее грозовой тучи.
— Тем не менее, — добавил Блад, — я не
намерен отнимать её у вас, если вы её купите.
— Куплю её?
— Да, за ту же сумму, которая вами назначена.
Левасёр с трудом сдерживал бушевавшую в нём ярость, пытаясь
как-то договориться с ирландцем:
— Это сумма выкупа за мужчину, а внести её должен губернатор
Тортуги.
— Нет, нет! Вы объединили этих людей и, должен
признаться, сделали это как-то странно. Их стоимость определена именно вами, и
вы, разумеется, можете их получить за установленную вами сумму. Вам придётся
заплатить за них двадцать тысяч песо, и эти деньги должны быть поделены среди
наших команд. Тогда наши люди, быть может, снисходительно отнесутся к нарушению
вами соглашения, которое мы вместе подписали.
Левасёр зло рассмеялся:
— Вот как?! Чёрт побери! Это неплохая шутка.
— Полностью с вами согласен, — заметил капитан
Блад.
Смысл этой шутки заключался для Левасёра в том, что капитан
Блад с дюжиной своих людей осмелился явиться сюда, чтобы запугать его, хотя он,
Левасёр, мог бы легко собрать здесь до сотни своих головорезов. Однако при этих
своих подсчётах Левасёр упустил из виду одно важное обстоятельство, которое
правильно учёл его противник. И когда Левасёр, всё ещё смеясь, повернулся к
своим офицерам, чтобы пригласить их посмеяться за компанию, он увидел то, от
чего его напускная весёлость мгновенно померкла. Капитан Блад искусно сыграл на
алчности авантюристов, побуждавшей их заниматься ремеслом пиратов. Левасёр
прочёл на их лицах полное согласие с предложением Блада поделить между всеми
выкуп, который их вожак думал себе присвоить.
Головорез на минуту задумался и, мысленно кляня жадность
своих людей, вовремя сообразил, что он должен действовать осторожно.