— Я иду в дом губернатора, — ответил он.
— Да?! Вернее, к супруге губернатора? —
многозначительно хихикнул Вакер. — Я слыхал, что она отнимает у вас уйму
времени. Что ж, молодость и привлекательная внешность, доктор Блад! Молодость и
красота! Это даёт врачу огромное преимущество, особенно когда он лечит дам!
Питер пристально взглянул на Вакера:
— Мне кажется, я угадываю вашу мысль. Поделитесь ею не
со мной, а с губернатором Стидом. Быть может, это его позабавит.
— Вы неправильно поняли меня, дорогой! —
поторопился исправить свои неосторожные слова Вакер. — У меня вовсе не
было таких мыслей.
— Надеюсь, что так! — усмехнулся Блад.
— Не будьте так вспыльчивы, мой друг, — вкрадчиво
заговорил Вакер и доверительно взял Питера под руку. — Я хочу помочь
вам! — Голос доктора понизился почти до шёпота. — Ведь рабство должно
быть очень неприятно для такого талантливого человека, как вы.
— Какая проницательность! — насмешливо воскликнул
Блад.
Однако доктор не заметил этой насмешки или не счёл нужным её
заметить.
— Я не дурак, дорогой коллега, — продолжал
он. — Я вижу человека насквозь и могу даже сказать, что он думает.
— Вы убедите меня в этом, если скажете, о чём думаю
я, — заметил Блад.
Доктор Вакер окинул взглядом пустынную пристань, вдоль
которой они шли в этот момент, и, ещё ближе придвинувшись к Бладу, сказал
вкрадчивым голосом:
— Не раз наблюдал я за вами, когда вы тоскливо
всматривались в морскую даль. И вы полагаете, что я не знаю ваших мыслей? Если
бы вам удалось спастись из этого ада, вы могли бы, как свободный человек, с
удовольствием и выгодой для себя всецело отдаться своей профессии, украшением
которой вы являетесь. Мир велик, и, кроме Англии, есть ещё много стран, где
такого человека, как вы, всегда тепло встретят. Помимо английских колоний, есть
и другие. — Вакер оглянулся по сторонам и продолжал тоном
заговорщика: — Отсюда совсем недалеко до голландской колонии Кюрасао. В
это время года туда вполне можно добраться даже в небольшой лодке. Кюрасао
может стать мостиком в огромный мир. Он откроется перед вами, как только вы
освободитесь от цепей.
Доктор Вакер умолк и выжидающе уставился на своего
невозмутимого спутника. Но Блад молчал.
— Что вы на это скажете? — с нетерпением спросил
Вакер.
Блад ответил не сразу. Ему нужно было время, чтобы
хладнокровно разобраться в потоке мыслей, нахлынувших на него при этом
неожиданном предложении. Подумав, он начал с того, чем другой бы кончил:
— У меня нет денег, а ведь для такого путешествия их
потребуется немало.
— Разве я не сказал, что хочу быть вашим другом? —
воскликнул Вакер.
— Почему? — в упор спросил Блад, хотя в ответе на
свой вопрос он не нуждался.
Доктор Вакер стал пространно объяснять, как обливается
кровью его сердце при виде коллеги, изнывающего в рабстве и лишённого
возможности применить на деле свои чудесные способности. Но Питер Блад сразу понял
истинную причину: любым способом врачи стремились отделаться от конкурента,
присутствие которого разоряло их.
Медлительность в принятии решений не являлась недостатком
Блада. До сих пор он даже не помышлял о бегстве, понимая, что всякая попытка
бежать без посторонней помощи окончилась бы провалом. Сейчас же, когда он мог
рассчитывать на помощь Вакера и, в чём Блад не сомневался, его друга Бронсона,
побег уже не казался ему безнадёжным предприятием. И мысленно он уже сказал
Вакеру: «Да!»
Выслушав длинные разглагольствования Вакера, Блад сделал
вид, что искренне верит в дружеские побуждения своего коллеги.
— Это очень благородно с вашей стороны, коллега, —
сказал он. — Именно так поступил бы и я, если бы мне представился подобный
случай.
В глазах Вакера мелькнула радость, и он поспешно, даже
слишком поспешно спросил:
— Значит, вы согласны?
— Согласен? — улыбнулся Блад. — А если меня
поймают и приведут обратно, то мой лоб на всю жизнь украсится клеймом!
— Риск, конечно, велик, — согласился Вакер. —
Но подумайте — в случае успеха вас ждёт свобода, перед вами откроется весь
мир!
Блад кивнул головой:
— Всё это так. Однако для побега, помимо мужества,
нужны и деньги. Шлюпка обойдётся, вероятно, фунтов в двадцать.
— Деньги вы получите! — поторопился заверить
Вакер. — Это будет заём, который вы нам вернёте… вернёте мне, когда
сможете.
Это предательское «нам» и столь же быстрая поправка оговорки
лишний раз подтвердили правильность предположения Блада. Сейчас у него не было
и тени сомнения в том, что Вакер действовал вкупе с Бронсоном.
Навстречу им стали всё чаще попадаться люди, что заставило
собеседников прекратить разговор. Блад выразил Вакеру свою благодарность, хотя
понимал, что благодарить его, в сущности, не за что.
— Завтра мы продолжим нашу беседу, — сказал
он. — Вы приоткрыли мне двери надежды, коллега!
Блад говорил правду: он чувствовал себя, как узник, перед
которым внезапно приоткрылись двери темницы.
Распрощавшись с Вакером, Блад прежде всего решил
посоветоваться с Джереми Питтом. Вряд ли можно было сомневаться, чтобы Питт
отказался разделить с ним опасности задуманного побега. К тому же Питт был
штурманом, а пускаться в неведомое плавание без опытного штурмана было бы по
меньшей мере неразумно.
Задолго до наступления вечера Блад был уже на территории,
огороженной высоким частоколом, за которым находились хижины рабов и большой
белый дом надсмотрщика.
— Когда все уснут, приходи ко мне, — шепнул Блад
Питту. — Я должен кое-что сообщить тебе…
Молодой человек удивлённо посмотрел на Блада. Его слова,
казалось, пробудили Питта от оцепенения, в которое его вогнала жизнь, мало
похожая на человеческую. Он кивнул головой, и они разошлись.
Полгода жизни на плантациях Барбадоса ввергли молодого
моряка в состояние полной безнадёжности. Он уже не был прежним спокойным,
энергичным и уверенным в себе человеком, а передвигался крадучись, как забитая
собака. Его лицо, утратив былые краски, стало безжизненным, глаза потускнели.
Он выжил, несмотря на постоянный голод, изнуряющую работу под жестокими лучами
тропического солнца и плети надсмотрщика. Отчаяние притупило в нём все чувства,
и он медленно превращался в животное. Лишь чувство человеческого достоинства
ещё не совсем угасло в Питте. Ночью, когда Блад изложил план бегства, молодой
человек словно обезумел.