Брунетти знал, что общество, скорее, забавляется нарушениями сексуального приличия, рассматривая их как преувеличенные проявления мужского пыла. Этого взгляда он не разделял. Что там за лечение предлагают священникам вроде падре Лючано в том доме, куда его отправляли? Если в записях о нем во время его пребывания там указаны симптомы, то, чем бы его там ни лечили, все оказалось неэффективным.
Вернувшись за стол, он бросил бумаги перед собой, посидел немного, потом встал и подошел к окну. Не увидев ничего интересного, опять сел за стол и собрал все отчеты и бумаги, имеющие отношение к Марии Тесте и разным событиям, которые можно как-то связать с тем, что она рассказала ему в тот спокойный день — теперь уже несколько недель назад. Прочитал их все, время от времени делая пометки. Закончил, несколько минут сидел уставившись в стену, потом снял трубку и попросил соединить его с Оспедале-Чивиле.
Удивился, когда его без труда соединили с дежурной медсестрой в приемной «скорой помощи», представился, и она сообщила ему, что «полицейская пациентка» переведена в отдельную палату. Нет, в ее состоянии перемен нет: все еще без сознания. Да, если он немного подождет, сходит и позовет полицейского, который дежурит у нее под дверью. Это оказался Мьотти. Брунетти еще раз назвал себя.
— Да, синьор?
— Что слышно?
— Тишина и еще тише.
— Что делаете?
— Читаю, синьор. Надеюсь, это ничего?
— Все лучше, по-моему, чем смотреть на санитарок. Кто-нибудь приходил навещать ее?
— Только тот человек с Лидо — Сасси. Больше никого.
— Вы поговорили с братом, Мьотти?
— Да, синьор. Прошлым вечером как раз.
— И вы спросили его про того священника?
— Да, синьор.
— Ну и?
— Сначала он ничего не хотел говорить. Не знаю, может, чтобы слухи не распространять. Марко — он такой, синьор, — объяснил Мьотти, как будто просил начальника не принимать к тому меры за слабость характера. — Но потом я ему растолковал, что мне очень надо узнать, и он рассказал: был разговор — только разговор, синьор, — что этот священник связан с «Опус Деи»
[27]
. Он точно не знал, только слышал кое-что об этом. Вы поняли, синьор?
— Да, понял. Еще что-нибудь?
— Не очень важное, синьор. Я попробовал представить, что вы захотели бы узнать, что спросите, когда я вам это перескажу. Подумал, — вы захотели бы узнать, поверил ли Марко этим разговорам. И я его спросил, поверил ли.
— Ну и?…
— Поверил, синьор.
— Спасибо, Мьотти. Идите читайте дальше.
— Спасибо, синьор.
— Что читаете?
— «Кватроуте», — назвал он самый популярный автомобильный журнал.
— Ясно. Спасибо, Мьотти.
— Да, синьор.
О сладчайший, милосердный Иисусе, спаси нас и помилуй! При мысли об «Опус Деи» Брунетти не удержался и позволил внутреннему голосу одну из любимых молитв своей матери. Если какая-то тайна и окутана непостижимостью, то это «Опус Деи». Брунетти знал только, что это какая-то религиозная организация, полуклерикальная-полусветская, которая присягнула на абсолютную верность папе и посвящена некоему обновлению власти и могущества церкви. Обдумав, что он знает об «Опус Деи» и откуда, он отметил, что не может быть уверен в истинности ничего из этого. Если секретное общество — это секрет по определению, то все, что «известно» о нем, может быть ошибочным.
Масоны, с их кольцами, мастерками и фартучками коктейльных официанток, всегда казались ему очаровательными. Он мало знал о них, но всегда считал их скорее безобидными, чем опасными. Пришлось признать: в немалой степени это результат того, что он слишком часто видел их нейтрализованными прелестной забавностью «Волшебной флейты».
Но «Опус Деи» — совершенно другое дело. Он знал о них еще меньше, — если честно, так вообще ничего, — но уже одно то, как звучит название, было как дуновение холода.
Он попытался дистанцироваться от дурацких предрассудков и вспомнить, что он читал или слышал именно об «Опус Деи», — что-нибудь материальное и проверяемое, — но так ничего и не вспомнил. Обнаружил, что размышляет о цыганах, потому что его «знания» о них того же рода, что и об «Опус Деи»: итог повторенных слов, каких-то историй, но ни имен, ни дат, ни фактов. Кумулятивный эффект порождает ту самую атмосферу тайны, которую любое закрытое сообщество создает в противоборство с теми, кто в нем не состоит.
Стал придумывать, у кого бы добыть точную информацию, но не удалось вообразить никого, кроме анонимного приятеля синьорины Элеттры в офисе патриарха. Что ж, если церковь пригревает змею на груди, так на этой груди и стоит искать сведения.
Когда он вошел к синьорине Элеттре, она подняла глаза, — не ожидала опять его увидеть.
— Да, комиссар?
— Мне надо попросить вашего друга еще об одном одолжении.
— Да? — И взяла записную книжку.
— «Опус Деи».
Она явно удивлена — всего лишь чуть расширились глаза, но он заметил.
— Что вы хотели бы узнать о них, синьор?
— Как они могут участвовать в том, что здесь происходит.
— Вы имеете в виду завещания и ту женщину в больнице?
— Да. — И, почти запоздав с этой мыслью, добавил: — И не могли бы вы попросить его посмотреть, нет ли тут связи с отцом Кавалетти?
Она записала и это.
— А священник, имени которого вы не знаете, комиссар? Священник графини Кривони, если его так можно назвать?
Брунетти кивнул:
— А вы знаете что-нибудь о них, синьорина?
— Нет, не больше, чем все. Они тайные, серьезные и опасные.
— Вам не кажется, что тут преувеличение?
— Нет.
— Не знаете ли вы, нет ли у них… — Брунетти подыскивал правильное слово, — филиала в этом городе?
— Не имею представления, синьор.
— Странно, не так ли? Ни у кого из нас нет точной информации, но это не мешает нам подозревать их и бояться.
Она промолчала, но он настаивал:
— Ведь странно, правда?
— Я придерживаюсь противоположной точки зрения, синьор.
— И какова же она?
— Считаю, — если бы мы знали о них, боялись бы еще больше.
Глава 16
В бумагах у себя на столе он нашел номер домашнего телефона доктора Фабио Мессини, набрал его и попросил доктора. Ответил женский голос: доктор слишком занят, чтобы подходить к телефону, кто говорит? Брунетти сказал только «Полиция», и она согласилась, с заметной неохотой, спросить доктора, не найдется ли у него свободной минутки.