— Больше ничего, синьор? — спросила она, улыбаясь ему с надеждой, что теперь до него наконец дошло.
— Пока ничего, спасибо, синьорина.
— Я принесу факс, когда он придет из Нью-Йорка.
— Спасибо, синьорина.
Она улыбнулась и покинула кабинет. Как только Патта нашел ее?
Сомнений не осталось: Семенцато и Ла Капра в прошлом году разговаривали по меньшей мере пять раз, а то и восемь, если звонки Семенцато в разные заграничные отели в то время, когда Ла Капра находился там, были адресованы ему. Конечно, можно было утверждать — и Брунетти не сомневался, что хороший адвокат так и сделал бы, — что нет ничего особенного в том, что эти люди знали друг друга. Оба интересовались произведениями искусства. Ла Капра мог совершенно законно консультироваться с Семенцато по целому ряду вопросов: происхождение, аутентичность, цена. Брунетти просмотрел бумаги и попытался выявить связь между телефонными звонками и движением сумм на счетах, но ничего не прояснилось.
Зазвонил телефон. Он взял трубку и назвался.
— Я пыталась дозвониться тебе раньше.
Он тут же узнал голос Флавии, отметив снова, какой он низкий и как отличается от ее певческого голоса. Но это удивление не шло ни в какое сравнение с тем, что он почувствовал, услышав, что она обращается к нему на «ты».
— Я посещал кое-кого. Что там?
— Бретт. Она отказывается ехать со мной в Милан.
— Она приводит какие-то доводы?
— Она ссылается на недостаточно хорошее самочувствие, но это все упрямство. И страх. Она не хочет признавать, что опасается этих людей, но она боится.
— А ты? — спросил он, удивляясь тому, как естественно это звучит. — Ты уезжаешь?
— У меня нет выбора, — сказала Флавия, но тут же внесла поправку. — Нет, на самом деле у меня есть выбор. Я могла бы остаться, если бы захотела, но не хочу. Мои дети возвращаются домой, и мне нужно их встретить. И я должна быть во вторник в «Ла Скала» на репетиции. Я одну пропустила, но больше не собираюсь.
Он недоумевал, какое это все имеет к нему отношение, и Флавия быстро сказала ему:
— Ты не мог бы поговорить с ней? Попробовать убедить?
— Флавия, — начал он, осознавая, что впервые обращается к ней по имени, — если ты не в состоянии ее убедить, то я сомневаюсь, что в моих силах заставить ее переменить мнение. — И прежде чем она успела возразить, он добавил: — Нет, я не пытаюсь отказаться, я попробую. Но не думаю, что это сработает.
— А как насчет защиты?
— Да. Я могу откомандировать к ней в квартиру парня. — И почти не думая, исправился: — Или женщину.
Ее ответ последовал незамедлительно. И гневно.
— То, что мы решили с мужиками в койку не ложиться, не значит, что мы боимся находиться с ними в одной комнате!
Он так долго молчал, что она в конце концов спросила:
— Ну, что же ты ничего не скажешь?
— Я жду, когда ты извинишься за глупость.
Теперь уже Флавия ничего не ответила. Наконец, к его большому облегчению, она произнесла смягчившимся голосом:
— Ладно, и за резкость тоже. Я, похоже, привыкаю к возможности шпынять всех вокруг. А может, вижу везде намеки на нас с Бретт.
Закончив извинения, Флавия вернулась к тому, с чего все началось.
— Я не знаю, удастся ли убедить ее пустить кого-то в квартиру.
— Флавия, у меня нет другой возможности защитить ее. — Внезапно он услышал в трубке громкий звук, что-то напоминающее работу мощного двигателя. — Это что?
— Катер.
— Ты где?
— На Рива-дельи-Скьявони. — Она объяснила: — Я не хотела звонить тебе из дома, поэтому пошла прогуляться. — Ее голос изменился. — Я недалеко от квестуры. Тебе разрешается принимать посетителей в течение дня?
— Конечно, — рассмеялся он. — Я же начальник.
— А ничего, если я зайду повидать тебя? Ненавижу разговаривать по телефону.
— Конечно. Приходи, когда хочешь. Давай сейчас. Я должен дождаться звонка, но какой смысл тебе весь день бродить под дождем. И потом, — добавил он, внутренне улыбнувшись, — здесь тепло.
— Хорошо. Мне тебя спросить?
— Да, скажешь охраннику, что тебе назначена встреча, и он проведет тебя в мой кабинет.
— Спасибо. Я скоро буду. — Она отключилась, не дожидаясь, когда он попрощается.
Как только он повесил трубку, телефон снова зазвонил, он ответил, и там обнаружился Каррара.
— Гвидо, твой синьор Ла Капра был в компьютере.
— Да ну?
— Его оказалось легко найти по китайской керамике.
— Как?
— По двум делам. Была селадоновая чаша, которая исчезла из частной коллекции в Лондоне около трех лет назад. Человек, которого наконец за это привлекли, сказал, что ему заплатил некий итальянец, чтобы взять именно этот предмет.
— Ла Капра?
— Он не знал. Но тот, который его выдал, сообщил, что имя Ла Капры упоминал один из посредников, которые устраивали сделку.
— Устраивали сделку? — спросил Брунетти. — Вот прямо так — устроили ограбление из-за одного предмета?
— Да. И так случается все чаще и чаще, — ответил Каррара.
— А второе дело? — спросил Брунетти.
— Ну, это на уровне слухов. У нас оно значится в списке «неподтвержденных».
— И что это?
— Около двух лет назад один парижский торговец китайскими произведениями искусства, некий Филипп Бернадотт, был убит хулиганами, когда выгуливал вечером собаку. У него забрали бумажник и ключи. Ключи использовали, чтобы проникнуть в его дом, но, что странно, ничего не украли. Но все его бумаги прошерстили, и похоже, что часть их забрали.
— А Ла Капра?
— Партнер покойного смог припомнить только, что за несколько дней до убийства месье Бернадотт имел серьезный спор с клиентом, который обвинял его в том, что он продал ему предмет, зная, что тот фальшивый.
— И клиент был синьор Ла Капра?
— Партнер имени не знал. Он говорил, что месье Бернадотт постоянно называл клиента «козой»,
[39]
как казалось партнеру — в шутку.
— А месье Бернадотт и его партнер способны были продать предмет, зная, что он фальшивый? — спросил Брунетти.
— Партнер — нет. Но Бернадотт, похоже, участвовал в нескольких очень сомнительных сделках.
— Сомнительных с точки зрения спецов по хищению художественных ценностей?
— Да. В Париже на него уже собрано приличное досье.
— Но когда его убили, из дома ничего не пропало?