Джек Потрошитель. Кто он? Портрет убийцы - читать онлайн книгу. Автор: Патрисия Корнуэлл cтр.№ 48

Многое проясняет расписание гастролей труппы Генри Ирвинга, которое ежедневно печаталось в газетах. Каждую весну и осень труппа Ирвинга гастролировала по крупнейшим городам, таким, как Глазго, Эдинбург, Манчестер, Ливерпуль, Брэдфорд, Лидс, Ноттингем, Ньюкасл и Плимут. Эллен Терри часто приходилось совершать изматывающие поездки. «Я поеду поездом из Ньюкасла в Лидс», — уныло писала она во время таких гастролей. Даже сейчас мы чувствуем ее усталость и тоску.

В большинстве этих городов были ипподромы. В нескольких письмах Потрошителя упоминаются скачки и даются полезные советы относительно ставок. Сикерт часто рисовал скачки и много знал об этом виде спорта. 19 марта 1914 года в литературном журнале «Нью Эйдж» он опубликовал статью, в которой использовал сленг жокеев и завсегдатаев ипподромов. На ипподроме Сикерт всегда мог затеряться в толпе, особенно если он использовал грим и переодевание, а скачки проходили в городе, где его никто не знал. На скачках всегда собиралось множество проституток.

Скачки, азартные игры в казино и бокс всегда интересовали Сикерта, хотя в книгах и статьях о нем, которые мне попадались, об этом пишут очень мало. Когда Потрошитель советует: «Откажитесь от губки», указывает ли это на личность Сикерта или он просто бездумно использует клише? Можно ли считать саморазоблачением мрачный автопортрет, написанный Сикертом в 1908 году, на котором за ним стоит нечто, что можно принять за гипсовый торс боксера, но точно так же и за обезглавленное и расчлененное тело женщины? Есть ли какой-то смысл в указанном на одном из писем Потрошителя адресе «Бангор-стрит» — ведь в Лондоне нет такой улицы, зато в Уэльсе есть такой ипподром?

У меня нет свидетельств о том, что Сикерт играл на скачках. Но нет доказательств и того, что он этого не делал. Игра могла быть его тайным пристрастием. Если это так, то становится ясно, почему у него так быстро кончались деньги. К моменту, когда он и прижимистая Эллен развелись, она была на грани финансовой катастрофы, от которой так и не оправилась. Организованный мозг Сикерта изменял ему, когда дело касалось финансов. Он, не задумываясь, нанимал кеб и пользовался им целый день. Он раздавал свои картины — зачастую совершенно незнакомым людям. Порой холсты просто гнили у него в студии. Он никогда не зарабатывал много денег, но имел доступ к средствам Эллен, даже после их развода. А потом его снабжали деньгами другие женщины, которые заботились о нем, в том числе и две его жены.

Сикерт был очень щедр в отношении своего брата Бернхарда, неудачливого художника. Он снимал просторные студии, покупал художественные принадлежности, читал множество газет каждый день, имел огромный гардероб, позволяющий ему маскироваться по своему выбору, был завсегдатаем театров и мюзик-холлов, много путешествовал. Но все, что он покупал и снимал, было по большей части довольно дешевым. Он никогда не покупал дорогих билетов и не ездил первым классом. Я не знаю, сколько он промотал, но после развода Эллен написала: «Давать ему деньги — все равно что давать их ребенку, чтобы тот бросил их в костер».

Она считала мужа настолько финансово безответственным, что после развода договорилась с Жак-Эмилем Бланшем, чтобы тот покупал картины Сикерта. Бланш начал их приобретать, а Эллен тайком присылала ему деньги. Сикерт «не должен никогда, никогда догадаться, что деньги исходят от меня», — писала Эллен Бланшу. Она не говорила об этом никому, даже своей сестре Джейни, с которой была очень близка. Эллен знала, что думала о Сикерте и о его жизни сестра. Она также понимала, что, помогая бывшему мужу, не приносит ему благо. Сколько бы он ни получал, ему всегда было мало. Но она не могла удержаться, чтобы не оказывать ему помощь.

«Он никогда не выходит у меня из головы, ни днем, ни ночью, — писала Эллен Бланшу в 1899 году. — Вы знаете, какой он, — сущее дитя, когда дело касается денег. Не будете ли вы снова так добры и не купите ли одну из картин Уолтера, когда он будет сильнее всего нуждаться? И не забудьте, что в этом поступке не будет никакой пользы, если вы не настоите на том, чтобы он израсходовал эти деньги соответствующим образом. Он занял 600 фунтов у своего шурина (довольно бедного человека) и должен уплатить ему проценты с этой суммы. Но я не могу».

В семье Сикерта всегда существовала зависимость от алкоголя и наркотиков. У него была наследственная предрасположенность к этому, поэтому-то он и воздерживался от алкоголя в юности. Было бы неправомерно говорить о том, что у Сикерта были проблемы с азартными играми. Но стоило ему коснуться денег, как они утекали у него сквозь пальцы. Хотя упоминания городов, в которых были ипподромы, в письмах Потрошителя нельзя считать «доказательством», эти детали не могут не возбудить нашего любопытства.

Сикерт мог много работать, когда у него было настроение. Его карьера не требовала от него работы в заранее определенные часы. Он не должен был ни перед кем отчитываться, особенно когда закончился период ученичества у Уистлера и Сикерту больше не приходилось поступать так, как этого требовал мастер. Осенью 1888 года Уистлер уехал из Лондона на медовый месяц, и никто не знает, как Сикерт проводил это время. Эллен и Джейни оставались в Ирландии. Впрочем, и в присутствии Эллен Сикерт часто исчезал на ночь или на неделю. Исчезнуть в Великобритании довольно просто, особенно с появлением поездов. Можно было с легкостью пересечь Ла-Манш утром и вечером уже ужинать во Франции.

Что бы ни послужило причиной хронической «финансовой неразберихи» Сикерта, по выражению Эллен, она была достаточно серьезна, чтобы бывшая жена продолжала тайком посылать ему деньги даже после развода по причине неверности и измены. Причина эта была настолько серьезна, что когда в 1942 году Сикерт умер, на его счету было всего 135 фунтов.

Спустя пять часов после того, как тело Энни Чэпмен было помещено в уайтчепелский морг, туда прибыл доктор Джордж Филлипс. К этому времени тело уже раздели и обмыли. Разъяренный доктор потребовал объяснений.

Роберт Манн, смотритель морга, ставший причиной множества проблем в расследовании убийства Мэри-Энн Николс, ответил, что начальство работного дома приказало двум уборщицам раздеть и обмыть тело. Ни полиция, ни врач при этом не присутствовали. Доктор Филлипс огляделся и увидел одежду Энни, сваленную кучей в углу. Предупреждения врача о том, что к телу никто не должен прикасаться, если только полиция не прикажет этого сделать, не возымели никакого действия. Манн слышал все это и раньше.

Морг размещался в тесной, грязной, вонючей комнатке, посреди которой стоял деревянный стол, потемневший от засохшей крови. Летом здесь было жарко, а зимой так холодно, что Манн не мог согнуть пальцы. Естественно, что такая работенка была не из приятных. Манн полагал, что доктор будет благодарен смотрителю за то, что уборщицы проделали хотя бы часть его работы. А кроме того, думать о том, как умерла несчастная женщина, не приходилось. Ее голова была почти отделена от тела, да и выпотрошили ее, почти как на бойне. Манн не обращал внимания на жалобы доктора, который продолжал выражать свое недовольство тем, что условия работы не только неприемлемы, но и опасны для здоровья.