Через три месяца Британию ожидают парламентские выборы, ввиду чего все, происходящее в этой стране, крайне политизировано. Борьба идет за шестьсот пятьдесят мест, и один из ключевых вопросов кампании — участие в войне с талибаном десятитысячного британского корпуса. Филдинг никакого отношения к армии не имеет, никакого интереса к военным делам не проявлял, как, впрочем, и к международным, в том числе и к выборам в другой стране. Откуда же теперь такое пристальное внимание к происходящему в Соединенном Королевстве? И тем не менее он взял этот материал и оставил в ящике стола специально, чтобы я его прочитала. Филдинг хотел, чтобы именно это я нашла после его очередного трюка с исчезновением. На что он хотел указать мне?
Прежде всего, почему его заинтересовал КИОС? Нашел ли он речь сам или ее кто-то прислал ему? Если прислали, то кто? Попросить Люси залезть в его почту? Нет, пока я еще не готова прибегнуть к таким мерам. А еще я не хочу, чтобы меня поймали. Можно запереть дверь, но ведь мой заместитель все еще может появиться, а рассчитывать на охранника не приходится — задерживать Филдинга или предупреждать меня он не станет. Рон доверия не вызывает, он настроен враждебно и относится ко мне без должного уважения. Я не доверяю этим людям, моим подчиненным, и они не чувствуют себя в безопасности со мной и не исполняют мои указания, а Филдинг может появиться в любой момент.
Это было бы вполне в его духе. Исчезнуть без предупреждения, потом столь же неожиданно появиться и застать меня на месте преступления, сидящей за его столом, просматривающей его файлы. Он обязательно использовал бы этот момент против меня, как не раз делал в прошлом. Что делал Филдинг у меня за спиной? Посмотрим, что найдется еще, а потом решим, что делать дальше. Я снова бросаю взгляд на отметку времени и представляю, как Филдинг сидит в этом самом кресле в начале девятого и распечатывает речь британского парламентария, в то время как Люси, Марино, Анна, Олли и все остальные взбудоражены тем, что обнаружилось в нашем холодильнике.
Странно, что мой заместитель оставался здесь, в своем кабинете, когда внизу все стояли на ушах. А волновало ли его вообще, что человек, запертый в холодильной камере, мог быть жив? Конечно волновало. Как же иначе? В конце концов, случись худшее, отвечать пришлось бы ему. Потом, в итоге, виноватой и безработной оказалась бы я, мое имя трепали бы в новостях, но ведь и он не усидел бы в своем кресле. И тем не менее мой заместитель был здесь, на седьмом этаже, вдалеке от шума и неразберихи, как будто он уже решил что-то для себя. А может быть, его исчезновение связано с чем-то еще? Я откидываюсь на спинку кресла, оглядываю кабинет и цепляюсь взглядом за блокнот и шариковую ручку рядом с телефоном. На верхнем листке заметны слабые оттиски.
Я включаю настольную лампу, беру блокнот и поворачиваю под разными углами, пытаясь разобрать, что же было написано на оторванном верхнем листочке. Рука у Филдинга тяжелая, и это проявляется во всем, что он делает, — в работе со скальпелем, в обращении с клавиатурой, в письме от руки. Для человека, долгое время увлекающегося боевыми искусствами, он на удивление груб, легко расстраивается и быстро вспыхивает. У него сохранилась детская привычка прижимать ручку или карандаш двумя пальцами, а не одним, как будто он держит палочки. Из-за этого он постоянно все ломает, и больше всего страдают маркеры.
Мне не нужно никакое специальное оборудование, чтобы разобрать немного старомодный и трудно различимый почерк заместителя. Записей, похоже, две. Одна — телефонный номер с кодом 508 и «ДС/18/СК МинОб ЖР 2/8». Вторая — «Унив. Шеффилд сегодня@Уайтхолл. Конец передачи». Присматриваюсь к последним двум словам. Да, верно, «Конец передачи». А еще есть песня в стиле хеви-метал с тем же названием. Помнится, она и звучала в машине Филдинга, когда он в первый раз приехал в Ричмонд. Конец передачи, он каждый раз так и говорил, когда грозился уйти, когда хотел сказать, что с него хватит, когда подначивал меня. Не мне ли адресованы эти слова? Или есть какое-то иное объяснение?
Я нахожу в ящике чистый листок и переписываю то, что разобрала в блокноте. Что это все значит? Что хотел сказать мне Филдинг? Он знает меня. Знает, что я загляну в его кабинет и прочту оттиск на листке блокнота. Он прекрасно знает, в каком направлении пойдут мои мысли. Шеффилдский университет — один из лучших исследовательских центров в мире. Он расположен на Уайтхолле, в бывшем Уайтхолл-Пэлас, где когда-то размещался Скотленд-Ярд. Там же находится штаб-квартира КИОС.
Я вхожу в «Интелликвест», поисковую систему, созданную Люси специально для ЦСЭ, набираю КИОС, дату, 8 февраля, и Уайтхолл. Первый заголовок на экране — «Гражданские и военные. Сотрудничество». Лекция, которую, по-видимому, и имел в виду Филдинг, была прочитана вчера, в КИОСе, в десять утра по британскому времени. Докладчик — доктор Лайам Зальц, нобелевский лауреат, чьи высказывания о военных технологиях вызвали глубокое недовольство у Агентства перспективных исследований. Я и не знала, что он преподает в Шеффилдском университете. Мне казалось, Зальц работает в Беркли. Был в Беркли, теперь в Шеффилде, а летом 2001-го выступал в галерее Курто, где мы с Люси его и слышали. Мало того, потом доктор Лайам Зальц, как и я, был активным критиком РЭБПа.
Гражданские и военные. Сотрудничество. Я задумываюсь. Для мятежного доктора Зальца тема довольно странная. Укротили? Человека, который еще совсем недавно громогласно заявлял, что огромные, более двухсот миллиардов долларов, ассигнования США на разработку будущих систем оружия — это путь к полному уничтожению человечества. Возможно, роботы и хороши на поле боя, предупреждал он, но что будет, когда они, как использованные джипы, вернутся домой? Так или иначе, рано или поздно они придут в гражданский мир и займутся наблюдением, возьмут на себя полицейские функции. Бездушные машины заменят людей. Машины, оснащенные камерами и записывающими устройствами. Машины, умеющие стрелять.
Я слышала выступления доктора Лайама Зальца, в которых он предсказывал различные сценарии с выезжающими на место преступления «робокопами» и раскатывающими по улицам «робопатрульными», пугал роботами, преследующими нарушителей дорожного движения, безжалостно выселяющими за мельчайшую провинность квартиросъемщиков или, не дай бог, получающими приказ употребить силу. Роботы поражают нас тазерами
[39]
и стреляют на поражение. Роботы, похожие на громадных жуков, вытаскивают раненых и убитых с поля боя. Как и я, хотя и не в одно время со мной, доктор Лайам Зальц выступал в качестве эксперта на слушаниях в сенатском подкомитете. Высказав свое мнение, мы доставили немало неприятностей одной компании, «Отуол текнолоджиз», о которой я вспомнила совсем недавно.
Мы встретились с ним лишь однажды, на Си-эн-эн. Увидев меня, он сказал:
— Аутботси.
— Простите? — ответила я, отстегивая микрофон.
— Роботоаутопсия. Когда-нибудь они заменят вас, мой дорогой доктор. И может быть, гораздо раньше, чем вы думаете. Предлагаю выпить после шоу.
Он напомнил мне постаревшего хиппи — ясные, живые глаза, длинный седой хвост, худое лицо и бьющая через край энергия. Это было два года назад, и мне, наверное, следовало принять предложение и подождать его после передачи, выпить, получше познакомиться с его идеями и представлениями о мире, потому что не такие уж они и безумные. С тех пор мы не встречались, хотя в средствах массовой информации имя доктора Лайама Зальца присутствовало постоянно. Пытаюсь вспомнить, упоминала ли о нем в разговорах с Филдингом. Вроде бы нет. Да и с какой стати? Связи. Какие? Я продолжаю поиск.