— Это что такое?
— Мотокрот. Знаете, такие зеленые мотоциклетки в Париже ездят, тротуары чистят. Собачью кучку как пылесос втягивают.
— У вас есть водительские права?
— Нет.
— Как же вам тогда доверили «торопыжку»?
— Чтобы ее водить, права не нужны. К тому же мотокрот развивает от силы километров двадцать.
Да, чушь пороть он, как видно, мастак. Снова над нами насмехается.
Рядом в кресле зашевелился Марино.
— У этого лапшевеса ни один вопрос без ответа не останется.
— Вы не имели каких-либо дополнительных источников дохода? — продолжает Бергер.
— Ну, иногда меня спонсировал слабый пол.
— Каким же образом вы получали деньги от женщин?
— Бывало, сами дарили. Признаю, женщины — моя слабость. Люблю их — красивые тела, гладкая кожа; люблю их вкус, запах. — Каково слушать это любовное воркование из уст человека, который погружал в нежную плоть клыки, жестоко мучил, убивал? Посмотришь со стороны — сама невинность. Начал разминать пальцы, будто у него руки онемели; сжимает — разжимает, неторопливо, и волосы лоснятся на свету.
— Вам нравится их вкус? — Собеседница все напористее, все агрессивнее. — Вы поэтому их кусаете?
— Я никого не кусаю.
— А Сьюзан Плесс вы не кусали?
— Нет.
— Она вся была покрыта отметинами от зубов.
— Я тут ни при чем. Это они. Ходят за мной по пятам и убивают. Расправляются с моими любовницами.
— Кто это «они»?
— Я же сказал. Правительственные агенты. ФБР, Интерпол. Чтобы добраться до моей семьи.
— Если ваша семья столько сил положила, чтобы скрыть от всех свою причастность к вашему появлению на свет, тогда откуда людям, о которых вы говорите — ФБР, Интерполу, называйте как угодно, — известно, что вы Шандонне?
— Должно быть, временами видели, как я выхожу из дома, и садились на хвост. Или кто-то им рассказал.
— Однако вы утверждаете, что не были в родном доме по крайней мере два года? — Она снова забрасывает удочку.
— Как минимум.
— И как давно, по-вашему, вас преследуют?
— Многие годы. Может быть, пять лет. Трудно сказать. Они очень осмотрительны.
— Тогда каким же образом вы сумеете вывести этих людей на свою семью? — интересуется Бергер.
— Если меня выставят в страшном свете, будто я убийца, тогда полиция сможет попасть в дом семьи. Найти они ничего не найдут: мои родные невиновны. Все — чистой воды политика. Отец очень влиятельный человек. Кроме этого, мне добавить нечего. Я говорю только за себя, о том, что происходит в моей жизни. И уверяю вас: в эту страну я попал по воле заговорщиков. Они намерены арестовать меня и предать смерти. Потому что вы, американцы, убиваете людей направо и налево, даже невиновных. Любой подтвердит. — Эта реплика его явно утомила. Такое чувство, что наш клиент устал объяснять очевидное.
— Сэр, где вы выучились говорить по-английски? — спрашивает Бергер.
— Да сам как-то помаленьку. В юности отец подкидывал книжонки, когда я дома появлялся. Я много прочел.
— На английском?
— Да. Хотел выучить его как следует. Папа у меня настоящий полиглот. Как же иначе? Он ведь в международном судоходстве, у него бизнес с иностранными державами.
— И в Штатах тоже?
— Еще бы.
В кадре снова появляется рука Талли с очередным стаканчиком пепси. Шандонне жадно захватывает губами соломинку и смачно сосет, громко причмокивая.
— Какого сорта книги вы читали? — продолжает прокурор.
— Массу исторической литературы проштудировал, хотел больше узнать. Я, видите ли, самоучка — в школу не ходил.
— А где они теперь, ваши книги?
— О-о, если бы знать. Порастерялись. У меня то есть жилье, то нет, часто переезжаю с места на место. Вечный скиталец, приходится постоянно ухо востро держать — они же следуют по пятам неотступно.
— А на каких-нибудь других языках, кроме французского и английского, вы способны изъясняться? — интересуется Бергер.
— Итальянский знаю. Чуть-чуть немецкий. — Сдавленная отрыжка.
— Их вы тоже выучили без посторонней помощи?
— В Париже легко найти газеты на иностранных языках; да, так тоже учился. Иногда на газетах спать приходилось, когда жилья не было.
— Ой, я щас заплачу. — Марино не в силах сдерживаться. Тем временем Бергер на пленке продолжает:
— Давайте вернемся к Сьюзан и ее гибели. Итак, пятое декабря, два года назад, Нью-Йорк. Расскажите поподробнее, что случилось той ночью. Вы встретились в «Люми», а потом?
Жан-Батист вздыхает, словно его силы с каждым словом угасают. Он то и дело подносит к бинтам трясущиеся руки.
— Мне надо перекусить. Боюсь упасть в обморок, совсем ослаб.
Бергер нажимает «паузу», и на экране замирает размытое изображение.
— Мы прервались где-то на час, — поясняет она. — Достаточно, чтобы поесть и отдохнуть.
— Да, наш красавчик, смотрю, неплохо подкован, — комментирует Марино, будто я сама не просекла, что к чему. — Кстати говоря, чушь он порет. Якобы воспитывался у чужих людей, сиротка: семью свою выгораживает, мафиози!
Бергер между делом спрашивает меня:
— А вы имеете представление о ресторане «Люми»?
— Навскидку не скажу.
Когда два года назад началось расследование смерти Сьюзан Плесс, случилась интересная вещь. Официант, который обслуживал ее столик, услышал о несчастье в «Новостях» и тут же связался с участком. Так мы и узнали о трапезе в «Люми». Ко всему прочему, при вскрытии судебно-медицинский эксперт обнаружил в содержимом желудка следы недавней трапезы, а это привело нас к заключению, что покойница ела за несколько часов до гибели.
— В ресторане с ней кто-нибудь был? — задаю вопрос.
— Вошла без компании и вскоре подсела за столик к мужчине, который тоже обедал в одиночестве. И это был далеко не урод. Высок, широкоплеч, одет со вкусом, хорош собой. Явно не стеснен в средствах; по крайней мере у свидетеля создалось такое впечатление.
— Удалось выяснить, что он заказывал? — продолжаю я.
Впервые за то время, что мы знакомы, Бергер, похоже, заколебалась. Честно говоря, я бы сказала, даже встревожилась.
— Кавалер заплатил наличными, зато официант запомнил, что он подавал за тот столик. Поленту... ну, эту кашу из ячменя или из кукурузной муки, грибы, бутылку «Бароло» — в точности как описывал Шандонне. Сьюзан заказала итальянскую закуску «антипасто» из поджаренных овощей с оливковым маслом и ягненка — кстати говоря, в полном соответствии с содержимым ее желудка.