– По-моему, это схема Мира, – неуверенно сказал Зеф.
– Гм… – отозвался господин ротмистр.
– Ну конечно! Вот в центре у него Мировой Свет, это вот
– Мир… А здесь мы, по его мнению, находимся.
– Но почему все плоско? – недоверчиво спросил господин
ротмистр.
Зеф пожал плечами.
– Возможно, детское восприятие… Инфантилизм… Вот,
глядите! Это он показывает, как сюда попал.
– Да, возможно… Я слыхал про такое безумие…
Гаю, наконец, удалось протиснуться между гладким твердым
плечом задержанного и колючими рыжими зарослями Зефа. Рисунок, который он
увидел, показался ему смешным. Так детишки-первоклассники изображают Мир:
посередине маленький кружок, означающий Мировой Свет, вокруг него – большая
окружность, обозначающая Сферу Мира, а на окружности – жирная точка, к которой
только пририсовать ручки-ножки, и получится «это – Мир, а это – я». Даже Сферу
Мира несчастный псих не сумел изобразить правильной окружностью, получился у
него какой-то овал. Ну ясно – ненормальный… И еще нарисовал пунктиром линию,
ведущую из-под земли к точке: вот-мол, как я сюда попал.
Между тем задержанный взял второй бланк и быстро начертил
две маленькие Сферы Мира в противоположных углах, соединил их пунктирной линией
и еще пририсовал какие-то закорючки. Зеф безнадежно присвистнул и сказал
господину ротмистру: «Разрешите идти?». Однако господин ротмистр не отпустил
его.
– Э-э… Зеф, – сказал он. – Помнится, вы подвизались в
области… э… – Он постучал себя согнутым пальцем по темени.
– Так точно, – помедлив, ответил Зеф.
Господин ротмистр прошелся по канцелярии.
– Не могли бы вы… э-э… как бы это сказать…
сформулировать свое мнение по поводу данного субъекта? Профессионально, если
так можно выразиться…
– Не могу знать, – сказал Зеф. – Согласно приговора не
имею права выступать в профессиональном качестве.
– Я понимаю, – сказал господин ротмистр. – Все это
верно. Хвалю. Н-но…
Зеф, выкатив голубые глазки, стоял по стойке смирно.
Господин же ротмистр находился в очевидном замешательстве. Гай хорошо понимал
его. Случай был важный, государственный. (Вдруг этот дикарь все-таки шпион). А
господин штаб-врач Зогу, конечно, прекрасный гвардеец, блестящий гвардеец, но
всего лишь штаб-врач. В то время как рыжее хайло Зеф, до того как впасть в
преступление, здорово знал свое дело и даже был большой знаменитостью. Но его
тоже можно понять. Каждому, даже преступнику, даже преступнику, осознавшему
свое преступление, хочется все-таки жить. А закон к смертникам беспощаден:
малейшее нарушение – и смертная казнь. На месте. Иначе нельзя, такое уж время,
когда милосердие оборачивается жестокостью, и только в жестокости заключено
истинное милосердие. Закон беспощаден, но мудр.
– Ну, что же, – сказал господин ротмистр. – Ничего не
поделаешь… Но по-человечески… – Он остановился перед Зефом. – Понимаете? Не
профессионально, а по-человечески – вы действительно считаете, что это
сумасшедший?
Зеф снова помедлил.
– По-человечески? – повторил он. – Ну конечно,
по-человечески: человеку ведь свойственно ошибаться… Так вот, по-человечески я
склонен полагать, что это ярко выраженный случай раздвоения личности с
вытеснением и замещением истинного «я» воображаемым «я». По-человечески же,
исходя из жизненного опыта, я рекомендовал бы электрошок и флеосодержащие
препараты.
Капрал Варибобу все это украдкой записал, но господина
ротмистра не проведешь. Он отобрал у капрала листок с записями и сунул листок в
карман френча. Мах-сим снова заговорил, обращаясь то к господину ротмистру, то
к Зефу – чего-то он хотел, бедняга, что-то ему было не так, – но тут открылась
дверь, и вошел господин штаб-врач, по всему видно – оторванный от обеда.
– Привет, Тоот, – брюзгливо сказал он. – В чем дело?
Вы, я вижу, живы и здоровы, и это меня утешает… А это что за тип?
– Воспитуемые поймали его в лесу, – объяснил господин
ротмистр. – Я подозреваю, что он сумасшедший.
– Симулянт он, а не сумасшедший, – проворчал господин
штаб-врач и налил себе воды из графина. – Отправьте его обратно в лес, пусть
работает.
– Это не наш, – возразил господин ротмистр. – И мы не
знаем, откуда он взялся. Я думаю, что его в свое время захватили выродки, он у
них свихнулся и перебежал к нам.
– Правильно, – проворчал господин штаб-врач. – Нужно
свихнуться, чтобы перебежать к нам… – Он подошел к задержанному и сразу же
полез хватать его за веки. Задержанный жутко осклабился и слегка оттолкнул его.
– Но-но! – сказал господин штаб-врач, ловко хватая его за ухо. – Стой, спокойно,
ты, жеребец!…
Задержанный подчинился. Господин штаб-врач вывернул ему
веки, ощупал, посвистывая, шею и горло, согнул и разогнул ему руку, потом пыхтя
наклонился и ударил его под колени, вернулся к графину и выпил еще стакан воды.
– Изжога, – сообщил он.
Гай поглядел на Зефа. Рыжебородый, приставив к ноге свою
пушку, стоял в сторонке и с подчеркнутым равнодушием смотрел в стену. Господин
штаб-врач напился и снова взялся за психа. Он ощупывал его, обстукивал,
заглядывал в зубы, два раза ударил кулаком в живот, потом достал из кармана
плоскую коробку, размотал провод, подключился к штепселю и стал прикладывать
коробку к разным частям дикарского тела.
– Так, – сказал он, сматывая провод. – И немой, к тому
же?…
– Нет, – сказал господин ротмистр. – Он говорит, но на
каком-то медвежьем языке, и только иногда употребляет наши слова, да и то
сильно искаженные. Нас не понимает. А вот его рисунки.
Господин штаб-врач посмотрел рисунки.
– Так-так-так, – сказал он. – Забавно… – Он выхватил у
капрала ручку и быстро нарисовал на бланке кошку, как ее рисуют дети – из
палочек и кружочков. – Что ты на это скажешь приятель? – сказал он, протягивая
рисунок психу.
Тот, ни секунды не задумываясь, принялся царапать пером, и
рядом с кошкой появилось странное, густо заросшее волосами животное с тяжелым
неприятным взглядом. Такого животного Гай не знал, но он понял одно: это уже не
был детский рисунок. Нарисовано было здорово, просто замечательно. Даже
смотреть страшновато. Господин штаб-врач протянул руку за пером, но псих отстранился
и нарисовал еще одно животное, совсем уже дикое – с огромными ушами,
морщинистой кожей и толстым хвостом на месте носа.
– Прекрасно! – вскричал господин штаб-врач хлопнув себя
по бокам.
А псих не унимался. Теперь он рисовал уже не животное, а
явно какой-то аппарат, похожий на большую прозрачную мину. Внутри мины он очень
ловко изобразил сидящего человечка, постучал по человечку пальцем, а потом тем
же пальцем постучал себя по груди и произнес: «Мах-ссим».