А на другой день обманул Максима и лес. Здесь шагу нельзя
было ступить, не наткнувшись на железо: на мертвое, проржавевшее насквозь
железо, готовое во всякую минуту убить; на тайно шевелящееся, целящееся железо;
на движущееся железо, слепо и бестолково распахивающее остатки дорог. Земля и
трава отдавали ржавчиной, на дне лощин копились радиоактивные лужи, птицы не
пели, а хрипло вопили, словно в предсмертной тоске, животных не было, и не было
даже лесной тишины – то справа, то слева бухали и грохотали взрывы, в ветвях
клубилась сизая гарь, а порывы ветра доносили рев изношенных двигателей…
И так пошло: день – ночь, день – ночь. Днем они уходили в
лес, который не был лесом, а был древним укрепленным районом. Он был буквально
нафарширован автоматическими боевыми устройствами, самодвижущимися пушками,
ракетами на гусеницах, огнеметами, газометами, и все это не умерло за двадцать
с лишним лет, все продолжало жить своей ненужной механической жизнью, все
продолжало целиться, наводиться, изрыгать свинец, огонь, смерть, и все это
нужно было задавить, взорвать, убить, чтобы расчистить трассу для строительства
новых излучающих башен. А ночью Вепрь по-прежнему молчал, а Зеф снова и снова
приставал к Максиму с расспросами и был то прямолинеен до глупости, то
хитроумен и ловок на удивление. И была грубая пища, и странные песни
воспитуемых, и кого-то били по лицу гвардейцы, и дважды в день все в бараках и
в лесу корчились под лучевыми ударами, и раскачивались на ветру повешенные
беглые…
День – ночь, день – ночь…
– Зачем вы хотели его остановить? – спросил вдруг
Вепрь.
Максим быстро сел. Это был первый вопрос, который ему задал
однорукий.
– Я хотел посмотреть, как он устроен.
– Бежать собрались?
Максим покосился на Зефа и сказал:
– Да нет, дело не в этом. Все-таки танк, боевая машина…
– А зачем вам танк? – спросил Вепрь. Он говорил так,
словно рыжего провокатора здесь не было.
– Не знаю, – проговорил Максим. – Над этим еще надо
подумать. Их здесь много таких?
– Много, – вмешался рыжий провокатор. – И танков здесь
много, и дураков здесь тоже всегда хватало… – Он зевнул. – Сколько раз уже
пробовали. Залезут, покопаются-покопаются, да и бросят. А один дурак – вот
вроде тебя – тот и вовсе взорвался.
– Ничего, я бы не взорвался, – холодно сказал Максим. –
Эта машина не из сложных.
– А зачем она вам все-таки? – спросил однорукий. Он
курил, лежа на спине, держа цигарку в искусственных пальцах. – Предположим, вы
наладите ее. Что дальше?
– На прорыв через мост, – сказал Зеф, хохотнув.
– Почему бы и нет? – спросил Максим. Он положительно не
знал, как себя держать. Этот рыжий, кажется, все-таки не провокатор. Массаракш,
чего они вдруг пристали?
– Вы не доберетесь до моста, – сказал однорукий. – Вас
тридцать три раза расстреляют. А если даже доберетесь, то увидите, что мост
разведен.
– А по дну реки?
– Река радиоактивна, – сказал Зеф и сплюнул. – Если бы
это была человеческая река, не надо было бы никаких танков. Переплывай ее в
любом месте, берега не охраняются. – Он снова сплюнул. – Впрочем, тогда бы они
охранялись… Так что, юноша, не пыли. Ты попал сюда надолго, приспосабливайся.
Приспособишься – дело будет. А не станешь слушать старших, еще сегодня можешь
узреть Мировой свет.
– Убежать нетрудно, – сказал Максим. – Убежать я мог бы
прямо сейчас…
– Ай да ты! – восхитился Зеф.
– …и если вы намерены и дальше играть в конспирацию… –
продолжал Максим, демонстративно обращаясь только к Вепрю, но Зеф снова прервал
его:
– Я намерен выполнить сегодняшнюю норму, – заявил он,
поднимаясь. – Иначе нам не дадут сегодня жрать. Пошли!
Он ушел вперед, шагая вперевалку между деревьями, а Максим
спросил однорукого:
– Разве он политический?
Однорукий быстро взглянул на него и сказал:
– Что вы, как можно!
Они пошли за Зефом, стараясь ступать след в след. Максим шел
замыкающим.
– За что же он сидит?
– За неправильный переход улицы, – сказал однорукий, и
у Максима опять пропала охота разговаривать.
Они не прошли и сотни шагов, как Зеф скомандовал: «Стой!» и
началась работа. «Ложись!» – заорал Зеф. Они бросились плашмя на землю, толстое
дерево впереди с протяжным скрипом повернулось, выдвинуло из себя длинный
тонкий орудийный ствол, пошевелило им из стороны в сторону, как бы
примериваясь, затем что-то зажужжало, раздался щелчок, и из черного дула лениво
выползло облачко желтого дыма. «Протухло», – сказал Зеф деловито и поднялся
первым, отряхивая штаны. Дерево с пушкой они подорвали. Потом было минное поле,
потом холм-ловушка с пулеметом, который не протух и долго прижимал их к земле,
грохоча на весь лес; потом они попали в настоящие джунгли колючей проволоки,
еле продрались, а когда все-таки продрались, по ним открыли огонь откуда-то
сверху, все вокруг рвалось и горело, Максим ничего не понимал, однорукий молча
и спокойно лежал лицом вниз, а Зеф палил из гранатомета в небо и вдруг заорал:
«Бегом, за мной!» и они побежали, а там, где они только что были, вспыхнул
пожар. Зеф ругался страшными словами, однорукий посмеивался, они забрались в
глухую чащу, но тут вдруг засвистело, засопело, и сквозь ветви повалили
зеленоватые облака отвратительно пахнущего газа, и опять надо было бежать, продираться
через кусты, и Зеф опять ругался, а однорукого мучительно тошнило…
Потом Зеф, наконец, притомился и объявил отдых. Они разожгли
костер, и Максим, как младший, принялся готовить обед – варить суп из консервов
в том самом котелке. Зеф и однорукий, чумазые, ободранные, лежали тут же и
курили. У Вепря был замученный вид, он был уже стар, ему приходилось труднее
всех.
– Уму непостижимо, – сказал Максим, – как это мы
ухитрились проиграть войну при таком количестве техники на квадратный метр.
– А откуда ты взял, что мы ее проиграли? – лениво
спросил Зеф.
– Не выиграли же, – сказал Максим. – Победители так не
живут.
– В современной войне не бывает победителей, – заметил
однорукий. – Вы, конечно, правы. Войну мы проиграли. Эту войну проиграли все.
Выиграли только Неизвестные Отцы.
– Неизвестным Отцам тоже несладко приходится, – сказал
Максим, помешивая похлебку.
– Да, – серьезно сказал Зеф. – Бессонные ночи и
мучительные раздумья о судьбах своего народа… Усталые и добрые, всевидящие и
всепонимающие… Массаракш, давно газет не читал, забыл, как там дальше…
– Верные и добрые, – поправил однорукий. – Отдающие
себя целиком прогрессу и борьбе с хаосом.