– Выяснить не удалось.
– То-есть?
– Официальное подполье не имеет к этому никакого
отношения.
– Соображения?
– Возможно, действовали представители левого крыла
подполья, пытавшиеся освободить подсудимого Дэка Потту по кличке «Генерал». Дэк
Потту – ответственный и опытный работник штаба, известен тесными связями с
левым крылом…
Прокурор бросил наушник. Что ж, все это может быть. И все
это может быть не так… Ну-ка, перелистаем еще раз. Южная граница,
дурак-ротмистр… Штаны… Бежит с человеком на плечах… Радиоактивная рыба, 77
единиц… Реакция на А-излучение… Хемообработка нервных узлов… Стоп! Реакция на
А-излучение. «Реакция на А-излучение нулевая в обоих смыслах». Нулевая. В обоих
смыслах. Прокурор прижал ладонью забившееся сердце. Идиот! НУЛЕВАЯ В ОБОИХ
СМЫСЛАХ!
Он снова схватил наушник.
– Кох! Немедленно подготовить специального курьера с
охраной. Отдельный вагон на юг… Нет! Мою электромотриссу… Массаракш! – Он
торопливо сунул руку в ящик и выключил все регистрирующие аппараты. –
Действуйте!
Все еще прижимая левую руку к сердцу, он извлек из бювара
личный бланк и стал быстро, но разборчиво писать: «Государственная важность.
Совершенно секретно. Генерал-коменданту Особого Южного Округа. Под личную
сугубую ответственность – к срочному неукоснительному исполнению. Немедленно
передать в опеку подателя сего воспитуемого Мака Сима, дело N 6983. С момента
передачи считать осужденного Мака Сима пропавшим без вести, о чем иметь в
архивах соответствующие документы. Государственный прокурор…»
Он схватил второй бланк: «Предписание. Настоящим приказываю
всем чинам военной, гражданской и железнодорожной администрации оказывать
предъявителю сего, специальному курьеру государственной прокуратуры с
сопровождающей его охраной, содействие по категории ЭКСТРА. Государственный
прокурор…»
Потом он допил стакан, налил еще и уже медленно, обдумывая
каждое слово, начал на третьем бланке: «Дорогой Странник! Получилась глупая
история. Как только что выяснилось, интересующий тебя материал пропал без
вести, как это частенько бывает в южных джунглях…»
Часть четвертая. Воспитуемый
13
Первым выстрелом ему раздробило гусеницу, и оно впервые за
двадцать с лишним лет покинуло разъезженную колею, выворачивая обломки бетона,
вломилось в чащу и начало медленно поворачиваться на месте, с хрустом
наваливаясь широким лбом на кустарник, отталкивая от себя содрогающиеся
деревья, и когда оно показало необъятную грязную корму с болтающимся на ржавых
заклепках листом железа, Зеф аккуратно и точно, так, чтобы, упаси бог, не
задеть котла, всадил ему фугасный заряд в двигатель – в мускулы, в сухожилия, в
нервные сплетения, – и оно ахнуло железным голосом, выбросило из сочленений
клуб раскаленного дыма и остановилось навсегда, но что-то еще жило в его
нечистых бронированных недрах, какие-то уцелевшие нервы еще продолжали посылать
бессмысленные сигналы, еще включались и тут же выключались аварийные системы,
шипели, плевались пеной, и оно еще дрябло трепетало, еле-еле скребя уцелевшей
гусеницей, и грозно и бессмысленно, как брюхо раздавленной осы, поднималась и
опускалась над издыхающим драконом облезлая решетчатая труба ракетной
установки. Несколько секунд Зеф смотрел на эту агонию, а потом повернулся и
пошел в лес, волоча гранатомет за ремень. Максим и Вепрь двинулись следом, и
они вышли на тихую лужайку, которую Зеф наверняка заприметил еще по пути сюда,
повалились в траву, и Зеф сказал: «Закурим».
Он свернул цигарку однорукому, дал ему прикурить и закурил
сам. Максим лежал, положив подбородок на руки, и сквозь редколесье все смотрел,
как умирает железный дракон – жалобно дребезжит какими-то последними
шестеренками и со свистом выпускает из разодранных внутренностей струи
радиоактивного пара.
– Вот так и только так, – сказал Зеф менторским тоном.
– А если будешь делать не так – надеру уши.
– Почему? – спросил Максим. – Я хотел его остановить.
– А потому, – ответил Зеф, – что граната могла
рикошетом засадить в ракету, и тогда нам был бы карачун.
– Я целился в гусеницу, – сказал Максим.
– А надо целиться в корму, – сказал Зеф. Он затянулся.
– И вообще, пока ты новичок, никуда не суйся первым. Разве что я тебя попрошу.
Понял?
– Понял, – сказал Максим.
Все эти тонкости Зефа его не интересовали. И сам Зеф его не
очень интересовал. Его интересовал Вепрь. Но Вепрь, как всегда, равнодушно
молчал, положив искусственную руку на обшарпанный кожух миноискателя. Все было,
как всегда, И все было не так, как хотелось.
Когда неделю назад новоприбывших воспитуемых выстроили перед
бараками, Зеф прямо подошел к Максиму и взял его в свой сто четырнадцатый отряд
саперов. Максим обрадовался. Он сразу узнал эту огненную бородищу и квадратную
коренастую фигуру, и ему было приятно, что его узнали в этой душной клетчатой
толпе, где всем было наплевать на каждого и никому ни до кого не было дела.
Кроме того, у Максима были все основания предполагать, что Зеф – бывший
знаменитый психиатр Аллу Зеф, человек образованный и интеллигентный, не чета
полууголовному сброду, которым был набит арестантский вагон, – находился здесь
за политику и как-то связан с подпольем. А когда Зеф привел его в барак и
указал место на нарах рядом с одноруким Вепрем, Максим решил было, что судьба
его здесь окончательно определилась. Но очень скоро он понял, что ошибся. Вепрь
не пожелал разговаривать. Он выслушал торопливый, шепотом, рассказ Максима о
судьбе группы, о взрыве башни, о процессе, неопределенно, сквозь зевок,
промямлил: «Бывает и не такое…» и лег, отвернувшись. Максим почувствовал себя
обманутым, и тут на нары забрался Зеф. «Здорово я сейчас нажрался», – урча и
отрыгиваясь сообщил он Максиму и, без всякого перехода, нахально, с примитивной
назойливостью принялся вытягивать из него имена и явки. Может быть, он
когда-нибудь и был знаменитым ученым, образованным и интеллигентным человеком,
может быть и даже наверняка, он имел какое-то отношение к подполью, но сейчас
он производил впечатление обыкновенного нажравшегося провокатора, решившего от
нечего делать, на сон грядущий, обработать глупого новичка. Максим отделался от
него не без труда, а когда Зеф вдруг захрапел сытым довольным храпом, еще долго
лежал без сна, вспоминая, сколько раз его здесь уже обманывали люди и
обстоятельства.
Нервы его расходились. Он вспомнил процесс, отвратительный и
лживый, весь заранее отрепетированный, подготовленный еще до того, как группа
получила приказ напасть на башню, и письменные доносы какой-то сволочи, которая
знала о группе все и была, может быть даже членом группы, и фильм, снятый с
башни во время нападения, и свой стыд, когда он узнал на экране себя самого,
палящего из автомата по прожекторам… нет, по юпитерам, освещавшим сцену этого страшного
спектакля… В наглухо закупоренном бараке было отвратительно душно, кусались
паразиты, воспитуемые бредили, а в дальнем углу барака при свете самодельной
свечки резались в карты и хрипло орали друг на друга привилегированные.