Нет.
Существует и седьмая страница.
96
Вскоре после полудня машина под лучами раскаленного солнца въехала на пыльные улицы Макаса.
Несмотря на возражения врача и сомнения Ари, Кшиштоф настоял на том, чтобы поехать с ними. Отравление угарным газом могло привести к глубокой, но непродолжительной коме без каких-либо осложнений. Он сидел на заднем сиденье внедорожника с осунувшимся лицом, запавшими глазами, весь в повязках. Поляк был не из тех, кто легко сдается, и к желанию спасти брата Ирис теперь добавилась жажда личной мести. Вся эта история слишком затянулась. Всех троих объединяло давно вызревавшее стремление раз и навсегда покончить с этим делом. Об их решимости свидетельствовало и тяжелое молчание, повисшее в салоне машины.
Все утро Вламинк оставлял сообщения на автоответчике Ари. Решившись наконец перезвонить бельгийцу, Маккензи тут же понял, что нельзя терять ни минуты. Они договорились о встрече в маленьком баре в Макасе.
Ирис припарковалась прямо перед кафе. Они без труда узнали Вламинка — единственного европейца среди сидевших на террасе посетителей. В костюме из белого льна он смахивал на Богарта в «Касабланке». Все трое, провожаемые любопытными взглядами, сели к нему за столик. То, что в баре собралось сразу четыре европейца, само по себе выглядело необычным и даже подозрительным, а тут еще один из них — весь в бинтах.
— Я предпочел встретиться с вами подальше от вашей гостиницы. Полицейские уже там.
— Это вы их вызвали?
— А что мне было делать? — ответил бельгиец с досадой. — Мое начальство знает, что я здесь. Чтобы не вызывать подозрений, мне приходится быть начеку. Но я не упомянул ни о вашем присутствии, ни о найденной мною записке. — Он похлопал по внутреннему карману пиджака.
— А Эрик Левин?
Агент ССЦ мрачно произнес:
— Его нашли мертвым в больнице. О причинах смерти пока не сообщают. Он не был застрелен, как его жена, но вряд ли умер естественной смертью. Наверняка отравлен нейротоксином. Судя по всему, его убили примерно в то же время, что и его жену.
Не сводя глаз с собеседника, Ари закурил свой «Честерфилд».
— Чего, собственно, вы ждете от нас?
— Полагаю, что теперь мы с вами по одну сторону баррикад, Маккензи. Пора нам начать сотрудничать.
— Вы действительно упрямы, как ребенок. В последний раз, когда мы с вами виделись в кафе, вы разыграли тот же спектакль, и я тогда же сказал, что не желаю с вами работать. С чего вы взяли, что теперь я передумаю?
— Если мы хотим наконец разобраться в этой истории, нам придется работать заодно. Выбора у нас нет.
— Посмотрим. К тому же я все еще вам не доверяю.
— И не без причины.
Ари удивленно на него посмотрел.
— Мне нелегко в этом признаваться, но ваши подозрения не лишены оснований, — продолжал бельгиец.
— В устах агента ССЦ это звучит весьма необычно…
— Я убежден, что кто-то из моего руководства заодно с вашим министром внутренних дел проворачивает темные дела у нас за спиной.
Маккензи переглянулся с Ирис. Он казался почти довольным.
— То, что мой родной министр — продажная мразь, для меня не новость. Что же до вашего руководства, то это ваша проблема, а не моя.
— Возможно. Но интересы у нас общие. Так или иначе, и ваше и мое начальство замешаны в этом деле, и мы с вами хотим одного: найти паршивую овцу. Но для этого мне нужны вы, а я нужен вам. Нам придется доверять друг другу.
— Доверять типу, который воспользовался гражданским лицом, чтобы получать сведения о моей деятельности? Это будет непросто…
— Мари Линч привлек не я. Хотите верьте, хотите нет, но я был против этой затеи.
— Как скажете. И что же нам даст это сотрудничество?
— Прежде всего четвертый не будет лишним. У вас здесь нет никаких контактов. К тому же вдвоем у нас больше шансов свалить наше начальство, а я знаю, вы давно мечтаете прищемить хвост своему министру… По меньшей мере после того рукопожатия с актером-сайентологом.
На губах Маккензи проступила улыбка. Бельгиец, оказывается, неплохо осведомлен. Ари был уже готов пересмотреть свое первое впечатление о нем.
— И наконец, — подытожил Вламинк, похлопав себя по карману пиджака, — полагаю, вам очень хочется узнать, что за записку я нашел рядом с телом Каролины Левин.
— Попахивает шантажом.
— Да, но вас голыми руками не возьмешь, да и я, как вы сами сказали, человек упрямый.
— А что выигрываете вы?
— Тоже хочу свести кое-какие счеты. В одиночку мне ни за что не довести это расследование до конца. Я больше не могу доверять собственной команде. А вы хоть и с приветом, но думаю, на вас можно положиться.
Ари помимо воли улыбнулся и вопросительно взглянул на товарищей. Оба согласно пожали плечами:
— Идет. Покажите нам записку.
Довольный Вламинк улыбнулся. Он извлек из кармана листок бумаги и развернул его перед ними. Ари прочитал вслух:
— «Ален за Манселя. Двадцать два часа, храм Иллапе».
Ирис побледнела.
— Кто такой Ален? — спросил бельгиец.
— Это… это мой брат, — объяснила Ирис. — Они его похитили.
Агент ССЦ медленно кивнул. Очевидно, он радовался тому, что ему наконец удалось заполнить пробелы в своем расследовании.
— А под Манселем, полагаю, подразумеваются документы, которые вы нашли в колодце?
— Да. С самого начала Доктор во что бы то ни стало стремится их заполучить.
— Зачем?
— Понятия не имею, — признался Маккензи. — Наверное, рассчитывает найти в них какие-то необходимые ему сведения. Хотя я даже не уверен, что они там действительно есть, и это хуже всего. Это просто документы пятнадцатого века. Они не имеют никакого отношения к тетрадям Виллара. Но этого Вэлдон не знает. Мы ведь никогда не сообщали о том, что нашли в сундучке.
— Да какая разница, — заметил бельгиец. — Важна не реальная стоимость документов, а то, что они значат для Доктора.
— Мы и сами так думаем.
— И вы привезли документы?
— Да.
— Отлично. Поджидая вас, я постарался выяснить, что такое храм Иллапе. Это старый заброшенный храм, построенный еще до эпохи инков. Расположен он в нескольких километрах к востоку отсюда, по-видимому, на территории, приобретенной МФП. По-вашему, нам надо согласиться на обмен?
Ни секунды не колеблясь, Ирис выпалила:
— Да.
— Такие обмены — штука рискованная, — заметил Вламинк.
— В данном случае мы рискуем куда больше, — уточнил Маккензи. — Нас четверо, их по меньшей мере двенадцать, судя по тому, что сказал нам Эрик Левин.