Соборы пустоты - читать онлайн книгу. Автор: Анри Лёвенбрюк cтр.№ 22

— Да.

— В общем, другой родни у него нет?

— Нет.

— А чем занимается ваш отец?

— Он на пенсии.

— Ну а раньше?

— Был геологом. Только не спрашивайте меня о подробностях, я ничего не смыслю в его профессии.

— А вы сами чем занимаетесь?

— Я актриса, — ответила она, затягиваясь.

— Вот как? Снимаетесь в кино или на телевидении?

Кажется, вопрос был ей неприятен.

— Да.

— А не мог я видеть вас в каком-нибудь фильме?

— Нет.

— Почему же?

— Пока я снялась только в короткометражках.

Ари улыбнулся слегка снисходительно:

— Уверен, в конце концов вы пробьетесь.

Мари Линч раздраженно отмахнулась:

— Да-да, конечно. Давайте обойдемся без подобных банальностей.

В этот момент к ним подошел официант.

— Что будете пить? — спросил Маккензи.

— Вы угощаете?

— Я же вас пригласил.

— Тогда виски, — сказала она.

— Вы любите виски? — удивился аналитик.

— А что? Вас шокирует женщина, которая любит виски?

— Напротив, я в восторге, — улыбнулся он. — Тогда два односолодовых виски без льда.

Официант кивнул и исчез в глубине бара.

— В последнее время у вашего отца были неприятности?

— Насколько мне известно, нет. Единственная драма его жизни — дочь-актриса.

— Бывает и хуже.

— Да. Например, я могла бы стать легавой.

— Запросто.

— Как вас понимать?

— Я очень уважаю своих коллег. — Маккензи расплылся в улыбке.

— Ах вот как.

— По-вашему, что связывало вашего отца с Вэлдоном? Частные дела или профессиональные? Может, они были друзьями?

— Я правда не знаю. Даже не представляю.

Ари покачал головой. Официант принес им виски.

— Ваш отец интересуется герметизмом?

— Герметизмом? — повторила она озадаченно.

— Ну да. Алхимией, эзотерикой, мистицизмом и тому подобным…

— Нет, насколько мне известно. А почему вы спрашиваете?

— А до пенсии на какую компанию он работал?

— Ни на какую. У него была должность в докторской школе университета Пьера и Мари Кюри.

— Он преподавал?

— Немного. Думаю, он прежде всего был исследователем. Но, как я вам уже сказала, об этом мне мало что известно.

— Вам обо всем мало что известно.

— Пошел ты на хер! — вырвалось у нее.

Она тут же прикусила язык, сообразив, что только что оскорбила сотрудника правоохранительных органов, но ее глаза по-прежнему сверкали гневом и гордостью.

Ари не мог скрыть удивления, затем расхохотался. Молодая женщина начинала ему нравиться.

— Только не на службе.

Он поднял бокал с виски:

— Ваше здоровье!

Поколебавшись, Мари чокнулась с ним.

— А все-таки в какой службе вы работаете? — спросила она, отпив глоток.

— В госбезе.

Она усмехнулась:

— Вот оно что… Тогда понятно.

— Сожалею, если был с вами невежлив.

— Проехали…

— Оставьте мне свои координаты на случай, если у меня будут к вам другие вопросы.

— Что, легавый, используем служебное положение, чтобы брать у девушек телефоны?

— Хоть какая-то польза от этой работы…

Она улыбнулась и написала свой номер на краешке скатерти.

— А вы позвоните мне, если что-то узнаете о моем отце?

— Само собой.

— Ну-ну.

С недоверчивым видом Мари поставила на стол бокал с виски и нервно затушила сигарету.

— Постарайтесь в будущем не разыгрывать из себя сыщицу и не пытайтесь сами вести расследование… Вы не знаете, на кого можете нарваться.

— Например, на легавого.

— Поверьте, это далеко не самое худшее.

Она медленно кивнула:

— Вы так и не представились.

— Почему же. Представился, когда показал вам удостоверение.

— Я не успела прочитать.

— Ари Маккензи.

— Очень приятно.

Она допила виски и встала.

— Мне пора. Через час у меня кастинг. А мне еще надо подготовиться.

Ари поднялся следом за ней и протянул ей руку.

— О’кей. Ни пуха ни пера, — сказал он на прощание.

Она поблагодарила и быстро ушла. Маккензи смотрел, как она удаляется в своих джинсах с заниженной талией и в такой короткой черной майке, что видна нижняя часть спины.

Если она обернется…

Но она не обернулась.

Полагаю, я могу утверждать, что мое ремесло дает мне немалые преимущества в познании человеческой природы. Ведь я только и делаю, что выслушиваю себе подобных, взираю на них и переношу на пергамент обрывки их жизни, которые они диктуют, слепо доверяясь мне. Писарю не стыдятся поведать о своих страхах, надеждах, желаниях, а порой и о лжи.

Я давно наблюдаю людей и осмелюсь утверждать, что весьма хорошо их знаю. Мне ведомы их недостатки, достоинства, их сильные и слабые стороны. Бесспорно, интересными их делают их различия, но именно то, в чем все они схожи, со временем стало казаться мне особенно привлекательным.

После того что мне пришлось вынести по их вине — всего того зла, которое они причинили нам с Пернеллой своей клеветой, — я мог бы поддаться презрению и взирать на своих современников с осуждением и ненавистью, лелея свои обиды. Однако я люблю их куда больше, чем способен выразить.

Я люблю людей не за то лучшее, что в них есть, а за их пороки. По-другому их любить невозможно. Я люблю в них лжеца и лгунью, люблю труса и эгоиста, того, кто заставляет прочих плясать под свою дудку. Люблю жестокость взрослого, как и жестокость ребенка, отрывающего лапки муравью, люблю циника, безумца, люблю всех, ибо все они в чем-то схожи со мной. Только не лги самому себе, почтенный читатель. В каждом из нас живет и лжец, и трус, и властолюбец, жестокий циник и безумец. Уметь распознавать их в себе и в других воистину спасительно, ибо такая общность слабостей тем и замечательна, что избавляет нас от одиночества.