Долина костей - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Грубер cтр.№ 77

Если ты не прирожденный лицемер, очень трудно практиковать зло и лгать себе о том, чем ты в действительности занимаешься. Мне в своей жизни довелось повидать множество злых людей, но Скитер Сонненборг, надо отдать ему должное, относился к тем немногим, в ком этого не было. В аэропорту он купил мне большую коробку помадки и засунул туда визитную карточку с реквизитами «Чокнутого оружейника». Меня это, я имею в виду помадку, тронуло. Подарками я особо избалована не была, если что и получала, то из расчета на немедленную благодарность.

Орни вернулся на следующий день и вел себя холоднее, чем до отъезда. Отчуждение усугублялось, а поскольку мы оба отличались звериным индивидуализмом, то, когда ты чувствуешь, что тебе нечего сказать другому человеку, всякая близость ощущается как угнетение.

— Хочешь, чтобы я ушла?

— Делай, как считаешь нужным.

Вот я и перенесла свое одеяло и подушку в пустую комнату и хныкала там пару ночей в надежде, что он услышит и придет, или соскучится, или что-нибудь еще, — но ничего не вышло. Спустя примерно неделю я вышла утром на кухню, чтобы сварить кофе, и обнаружила там девицу помоложе меня, возившуюся с кофеваркой. Ее звали Шарон, и мы с ней уселись и повели цивилизованный разговор за кофе и сладкими булочками, и она сказала мне, что носит его ребенка и что я могу оставаться, сколько захочу: она меня выгонять не собирается.

Чего мне тогда захотелось, так это угробить их обоих, и ее и Орни, а потом и себя. Эта мысль не покидала меня долго, по наущению дьявола я часто воображала себе его физиономию и все такое, но, в конце концов, ничего делать не стала. Господь уготовил мне иную судьбу. Но тяга к кровопролитию у меня действительно имелась, и вот однажды на рассвете я оделась потеплее, обула крепкие сапоги, прихватила принадлежащий Орни «Джаррет-280», к которому никому, кроме него, не разрешалось прикасаться, свой охотничий нож, веревку, рюкзак на жесткой раме и отправилась добывать оленя. Когда я выходила, кто-то играл на банджо и пел:

Высоко в Голубых горах

Место мое. Мне неведом страх.

Карабин у меня на плече,

Шестизарядный кольт в руке.

Можно сказать, песня в тему. Обычно мы охотились на небольшом холме, смотревшем на луг, доходивший до берега небольшой, но быстрой речушки Гриттенден-ран. Лесистый склон обеспечивал хорошее прикрытие, которое позволяло приблизиться на расстояние выстрела к оленям, бредущим к воде или выходившим на луг для поединков, как это делали по весне молодые самцы. Найдя маленькую лощину, я устроилась поудобнее на куче опавших листьев под лавровым кустом, откуда открывался вид на широкий сектор луга и участок берега. Сквозь оптический прицел на песке по мою сторону реки были видны оленьи следы. Зарядив оружие, я стала ждать. Довольно скоро появились олени — самец и две самки. Я навела перекрестье на самца и, как всегда, когда охотилась, вспомнила Рэя Боба, учившего меня не удерживать прицел строго на мишени, но контролировать его перемещение, переводить естественную дрожь рук в крохотные круговые движения, а на спуск давить плавно. Если все эти действия будут скоординированы, заряд попадет точно в цель. Там, откуда я родом, люди не сентиментальны в отношении животных, предназначенных в пищу. Олень оторвался от воды, поднял свою красивую голову, застыл, так что двигались только глаза, и я выстрелила.

Час спустя, когда я освежевала его, сняла шкуру, разделала тушу и успела уложить часть добычи в рюкзак, загремели первые выстрелы. Сначала одиночные, на которые я не обратила внимания, потом очереди, а уж потом, когда громыхнуло так, что содрогнулась гора, я побежала вверх по тропе. Сама по себе стрельба, учебная или просто ради забавы, была у нас, как я уже писала, делом обычным, но я подумала, что выстрелы вызвали детонацию заложенных в штольнях зарядов, и испугалась за работавших там людей. Мысль о том, что подрыв мог быть произведен намеренно, из-за того, что Ноб подвергся нападению представителей закона, мне даже в голову не приходила, пока я не сошла с тропы на дорогу из гравия и не увидела, что там полно людей в форме и автомобилей с правительственной маркировкой. Они вели огонь, пригибаясь за машинами, а некоторые, сраженные ответными выстрелами, корчились на земле, истекая кровью. Пули свистели над головой. Двое — каски и противогазные маски делали их похожими на космических пришельцев — повернулись, увидели меня и, видимо, решили, что я из числа защитников поселения. При мне было ружье, которое я и не подумала бросить, а вместо того повернулась и бросилась бежать. Один из них выстрелил мне в спину; я упала, покатилась вниз по склону горы и катилась до тех пор, пока с треском не врезалась в густые заросли лавра и не пропала из виду.

В кустах было темно, к запаху лавра примешивалась вонь гнили. Я лежала лицом вниз, и тяжелый рюкзак с олениной прижимал меня к холодной земле и маленьким твердым стеблям. Очень долго я не осмеливалась пошевельнуться. Стрельба, по прошествии времени, стихла, взрывы раздавались еще несколько раз, но уже не такие громкие. Помимо этого, до меня доносился рев моторов, завывание сирен, людские голоса. Боль в спине была не такой уж сильной, она воспринималась почти как давление рамы набитого олениной рюкзака: болезненно, но не страшно. Гораздо больше меня донимали глубоко впившиеся колючки, особенно одна, вонзившаяся в грудь и, как мне казалось, норовившая проткнуть сердце. Я даже подумала, что умру в этих лавровых зарослях, но все равно не двинулась, а вместо этого стала припоминать, что говорил Ницше о смерти. Выплыло одно — что волноваться на сей счет постыдно.

Потом я то ли заснула, то ли потеряла сознание, а когда очнулась, было темно и тихо: лишь в листве над головой шелестел моросящий дождь. Похолодало — от этого я, наверное, и пришла в себя. А еще там был сияющий человек: я видела его в блеске дождевых капель. Он говорил мне о том, что вот теперь я умру, меня объедят зверюшки и жуки, от меня останется один скелет. Не обидно ли это, а, бедняжка Эммилу? Все это так меня разозлило, что я высвободилась из лямок рюкзака и попыталась выпрямиться. Вот тут-то меня и пробрала настоящая боль.

Которая, впрочем, не помешала мне идти вниз по склону, проламываясь сквозь кусты, спотыкаясь и падая. Дождь усилился, вода в речушке поднялась и, когда я переходила ее вброд, уже доходила мне до бедер, а я, словно пережитого оказалось недостаточно, поскользнулась и вымокла до нитки. Тут мне стало ясно, что больше уже невозможно сделать ни шагу, нужно прилечь, чуть-чуть отдохнуть. Но внезапно появилась сиделка, та самая сиделка с глазами как листья ивы, знакомая мне с первой ночи в доме Орни, и сказала: «Нет, дитя, не сейчас, иди, потерпи еще чуточку». Меня это почему-то не удивило, я даже не задумалась, кто она и откуда могла там взяться. Облака были низкими и тяжелыми, небо безлунным, но я отчетливо видела ее белый головной платок, от которого исходило свечение. Сиделка говорила на неизвестном мне языке, то есть звучание слов было мне незнакомо, но смысл их я прекрасно понимала.

«Господь помог тебе пройти достаточно, дитя, — сказала она, — но дальнейший путь ты должна будешь одолеть сама». Я ответила ей, что не верю ни в какого бога, и осознала, что все происходит во сне и что я умираю.