Если бы подобное случилось на зоне, обидчик уже лежал бы с
проломленным черепом.
Вернулась Леночка Бичкина. Виктор Сергеевич был вынужден
сбавить матерные обороты. Леночка рассказала, что ходила на озеро искупаться, а
когда вернулась, застала воспитателя пришитым. Она так растерялась, что
побежала искать вожатого, вместо того чтобы самой освободить коллегу из плена.
— Да не переживайте так, Виктор Сергеевич! Они же дети.
Если бы не жест Евгения Дмитриевича (молчать!), Витя сказал
бы, что думает об этих детях.
— Это еще ничего, — продолжала утешать
Леночка. — Вот в прошлом году одному вожатому в постель подложили живую
гадюку. Представляете?! Поймали в бутылку в лесу и подсунули.
— Потому что с детьми надо по-доброму, — заметил
вожатый, — а если за шиворот таскать и березы ногами ломать, они не только
змею подложат, но и поджечь могут.
— Пошел ты, — прошептал воспитатель, — тоже
мне, спец…
Кнопки немного охладили боевой настрой Сумарокова, но
оставлять подобные проделки без внимания он не собирался. Дашь слабину, совсем
оборзеют. Перед полдником педагоги вновь согнали детишек в строй и учинили
дознание. Строгое слово взял опытный в расследованиях вожатый.
— На яхте случилось ЧП… Кто-то пришил Виктора
Сергеевича…
И сам чуть не заржал над сказанным. Действительно, звучало
презабавно. Отряд дружно засмеялся.
— Не вижу ничего смешного!.. Виктор Сергеевич —
заслуженный педагог России, воевал в горячих точках, на чеченских фронтах.
Специально приехал сюда, чтобы… — Евгений Дмитриевич запнулся, потому что
не был хорошим оратором, — чтобы вы могли спокойно отдыхать. И никому не
дано право его… Его обижать.
«На обиженных воду возят».
Обиженный педагог России стоял рядом и хмуро вглядывался в
лица подопечных, пытаясь угадать, кто совершил подлую измену. Обратка, то есть
месть, будет страшной…
— Мы предлагаем признаться добровольно, прийти с
повинной, — продолжил вожатый-дознаватель, — это смягчающее
обстоятельство. В противном случае мы проведем расследование и все равно узнаем
истину. Но тогда ни о каком снисхождении не может быть и речи… Накажем весь
отряд.
— Отвечаем, — мрачно подтвердил воспитатель,
опустив слово «за базар».
Отряд затих, но никто не спешил писать явку с повинной.
— Мы работаем в милиции. В уголовном розыске. И если вы
думаете, что мы не сможем найти прес… виновного, то напрасно. На одеяле
остались отпечатки пальцев. После полдника мы всех дактилоскопируем, а к ужину
все выясним. Это не блеф. Я понятно объясняю?
Мальчики и девочки дружно закивали головами, но по-прежнему
из строя никто не выходил.
— Наверняка кто-то из вас знает виновного, но боится
сказать… Он может сказать потом. Ничего зазорного в этом нет, потому что мы
хотим узнать правду. А правда превыше всего. Итак, считаю до трех…
Сосчитал. Пионеры не кололись. Никого не испугало даже
страшное и непонятное слово «дактилоскопировать».
— Что ж, — вожатый в сердцах стукнул кулаком о
ладонь, — не хотите по-хорошему…
— Ты чего, дуплить их собрался? — шепнул
воспитатель. — Да черт с ними… Прибьешь еще, срок намотают…
— На первые две недели отряд остается без купания. А
если повторится что-либо подобное, то и на всю смену. Зинаида Андреевна
разрешила применять любое наказание.
Гул неодобрения пробежал по строю, но признаться в содеянном
никто по-прежнему не спешил.
— В столовую — шагом марш!
По пути на камбуз Виктор Сергеевич одернул Евгения
Дмитриевича:
— Ты со своими ментовскими штучками завязывай. Чего ты
стукачей из них делаешь?
— Не стукачей, а сознательных граждан. Между прочим,
девяносто процентов тяжких преступлений раскрываются с помощью, как вы их
называете, стукачей. Ничего более эффективного человечество пока не придумало.
И вряд ли придумает.
— Потому что на другое мозгов не хватает… Завязывай, я
сказал. Это я тебе как воспитатель советую. Ссученных нам не надо.
— Тогда тебя снова пришьют!
Спустя час после полдника, когда Виктор Сергеевич
возвращался из места общественного пользования, называемого в его кругах
парашей, к нему подошел аккуратно подстриженный мальчик в красной футболке и
таких же красных шортах.
— Виктор Сергеевич, — негромко и быстро
прокартавил он, — вас Жуков с Пантелеевым пришили… Я сам видел…
Сумароков несколько секунд смотрел на доносчика, потом
спросил:
— Твоя как фамилия?
— Ложкин… Юра.
— Запомни, Юра: будешь стучать — погано кончишь…
— Но вы же сами сказали, кто знает…
— Тебе послышалось.
Вечером, после ужина все яхты-отряды собрались в клубе. Скамеек
на всех не хватило, поэтому старшим пионерам пришлось стоять вдоль стен. На
сцену вышла Зинаида Андреевна в морской форме, пилотке и красном галстуке. Она
поздравила прибывших с началом отдыха, после чего произнесла сорокаминутную
речь, ключевыми словами которой были «дисциплина» и «порядок». Не забыла и
одноименную секцию. Разъяснила, что можно и что нельзя. Можно только
одно — соблюдать распорядок и слушаться воспитателей. Нельзя — все
остальное.
Потом начала представлять взрослый коллектив. По имени-отчеству.
Именно так должны обращаться дети к старшим. На сцену выходили и становились в
строй те, кто взялся этим летом за благородное дело — растить будущее
страны. Практически все — в матросской униформе. Первым предстал
завхоз — человек, без которого никакое будущее не мыслимо. Ни светлое, ни
темное. Его встретили бурными овациями. За ним на сцену поднялась Светлана
Михайловна Лисянская — улыбчивая массовица-затейница, от богатства
фантазии которой зависел пионерский досуг. Потом с детьми знакомились физрук-плаврук,
музрук, врач и медсестра, завстоловой Мальвина Ивановна, при имени которой зал
засмеялся, а кто-кто дурашливо пропел: «А где Буратино?» Но Мальвина Ивановна
не обижалась. Видимо, привыкла… Кладовщица, сторож, экспедитор и водитель
грузовой машины, доставляющей продукты в столовую, не задержались на сцене.
Наконец, дошло дело до основного контингента —
воспитателей и вожатых. В лагере было семь отрядов, на каждый полагалось по два
человека. Только в шестой добавили Леночку Бичкину — в отряде должен
находиться педагог женского пола. Представлять начали с седьмого, младшего. Две
студентки Тихомирского педучилища на практике.