Я тяжело вздохнул, не испытывая желания вновь во всех
подробностях вспоминать, как выглядел крылатый дьявол.
– Откровенно говоря, ты даже не можешь представить, какой
захватывающей кажется мне сама идея, – признался Дэвид.
– Отправиться в ад? В компании дьявольского существа?
– А разве ты уверен, что в нем было нечто дьявольское? Разве
ты почувствовал в нем зло? Я уже спрашивал тебя об этом. Ощутил ли ты, что от
крылатого создания исходит зло, когда оно уносило с собой Роджера? И разве
Роджер хоть как-то намекнул, что испытывает при этом боль?
Его вопросы показались мне несколько казуистскими.
– Не советую тебе столь небрежно и легкомысленно относиться
к смерти, – заметил я. – Знаешь, мои взгляды с годами меняются.
Атеизм и нигилизм юности кажутся мне теперь проявлениями ограниченности и
самоуверенного нахальства.
Он улыбнулся – беззлобно, снисходительно, как улыбался,
будучи еще смертным, с высоты своего почтенного, увенчанного лаврами возраста.
– Тебе когда-нибудь приходилось читать Готорна? – мягко
спросил он.
Мы пересекли мостовую и теперь медленным шагом огибали
фонтан перед отелем «Плаза».
– Да, – ответил я, – когда-то.
– Ты помнишь Итена Брэнда и его поиски непростительного
греха?
– Да, что-то такое помню. Он отправился на поиски и бросил
своего приятеля.
– Вспомни этот абзац, – тихо попросил Дэвид.
Мы шли уже по Пятой авеню, всегда ярко освещенной и
оживленной в любое время суток, и он процитировал наизусть несколько строк:
– «Его сердце уже не билось заодно с сердцем всего
человечества. Итен Брэнд оторвался от магнетической цепи, связующей людское
общество. Он уже не был братом среди братьев, отпирающим двери камер или
подвалов нашего естества ключом благого сострадания – а только оно дает право
проникать в их тайны, – он обратился в холодного наблюдателя, который весь
людской род считает лишь предметом для своих опытов, и под конец мужчины и
женщины стали для него марионетками, и он дергал их за нити, приводящие к
преступлениям, нужным для его поисков».
Я промолчал. Мне хотелось возразить, но это было бы не
совсем честно с моей стороны. Я хотел сказать, что никогда не относился к людям
как к марионеткам. Я всего лишь наблюдал за Роджером, а до того следил в
джунглях за Гретхен. И не дергал ни за какие веревочки. Честность погубила нас
обоих – и ее, и меня. Однако, цитируя строки Готорна, Дэвид имел в виду вовсе
не меня – он говорил о себе, о том, какая пропасть отделяет его от людей. Он
еще только начинал превращаться в Итена Брэнда.
– Позволь мне продолжить чуть далее, – все так же тихо
произнес Дэвид и, не дожидаясь ответа, начал: – «Так Итен Брэнд сделался исчадием
ада. Случилось это с ним, когда развитие нравственных его начал перестало
поспевать за развитием умственным...»
Он оборвал себя на полуслове. Я в ответ не произнес ни
слова.
– В этом и состоит наше проклятие, – снова заговорил
он. – Наше моральное совершенствование прекратилось, а наш интеллект
прогрессирует семимильными шагами.
Я по-прежнему молчал. Да и что я мог ответить? Я не хуже его
знал, что такое отчаяние. Меня мог избавить от этого чувства красивый манекен в
витрине магазина или нарядная подсветка какого-нибудь архитектурного
сооружения. Я мог забыть о нем при виде гигантского собора Святого Патрика. Но
вскоре отчаяние охватывало меня вновь.
Бессмысленность, бесцельность...
Эти слова готовы были сорваться с моих губ, однако вместо
них я произнес совсем другое:
– Я должен думать о Доре.
Дора...
– Да, ты прав, – откликнулся Дэвид. – И благодаря
тебе у меня теперь тоже есть о ком заботиться. У меня есть Дора – не так ли?
Глава 6
Что, как и когда сказать Доре? Вот в чем состоял главный
вопрос. Мы отправились в Новый Орлеан следующим же вечером.
В доме на Рю-Рояль Луи не было, что, впрочем, меня отнюдь не
удивило. Луи все сильнее и сильнее охватывала тяга к путешествиям, и однажды
Дэвид видел его даже в компании Армана в Париже. В доме царили чистота и уют.
Красивые яркие обои, лучшие в мире ковры, великолепная мебель в так любимом
мною стиле эпохи Людовика Пятнадцатого – словом, не дом, а мечта, ставшая
реальностью.
Дэвид, естественно, тоже хорошо знал этот дом, хотя и не
видел его уже более года. В одной из шикарных, словно сошедших с картины
спален, утопающей в шелках цвета шафрана и украшенной турецкими столиками и
ширмами, по-прежнему стоял гроб, в котором он спал во время своего самого
первого и очень краткого визита в новом для него качестве бессмертного.
Конечно же, гроб был тщательно замаскирован. Дэвид, как и
большинство новообращенных вампиров, если они не вечные странники по натуре,
настоял на том, чтобы гроб был настоящим, однако позже его искусно спрятали в
тяжелый бронзовый сундук – Луи где-то отыскал этот огромный, как рояль,
массивный прямоугольный ящик с секретом. А секрет заключался в том, что вы ни
за что не отыскали бы на нем отверстие для ключа, но достаточно было легчайшего
прикосновения в нужном месте, чтобы крышка мгновенно откинулась.
Когда-то мы жили в этом особняке втроем: Луи, Клодия и я. В
ходе его ремонта и реставрации я выполнил данное себе когда-то обещание:
устроил здесь собственное место для отдыха. Но не в той комнате, что прежде
служила мне спальней, – теперь там стояли только кровать с пологом на
четырех столбиках и туалетный столик, – а в мансарде под самой крышей.
Надежное убежище из металла и мрамора.
В общем, в Новом Орлеане у нас было вполне комфортабельное
жилище, и я был даже рад, что Луи там не оказалось. Мне не хотелось
рассказывать ему о том, что я видел, и услышать в ответ, что он не верит ни
единому моему слову. В его чисто убранных комнатах ничего не изменилось. Разве
что прибавилось несколько новых книг и появилась очень интересная, сразу привлекшая
к себе мое внимание картина Матисса.
Как только мы устроились с дороги и проверили все системы
безопасности – должен сказать, что бессмертные терпеть не могут, когда
обстоятельства заставляют их делать то, что вынуждены делать смертные, поэтому
мы просто быстро, но внимательно осмотрели все вокруг, – было решено, что
я один отправлюсь в окраинные районы и постараюсь увидеть Дору.
В последнее время я не ощущал присутствия ни своего
преследователя, ни таинственного мужчины. Однако мы с Дэвидом считали, что
любой из них может вскоре появиться вновь.
Тем не менее я рискнул расстаться с Дэвидом и дать ему
возможность побродить по городу в свое удовольствие.