И я смог увидеть нечто такое, что позволено видеть только
нам подобным: духовную глубину каждого человека, скрывающуюся под теплой
оболочкой из плоти и крови.
Меня мучила нестерпимая жажда. Собрав все свои обретенные
силы, я произнес:
– Проводите меня к алтарю. Праздник Самайн начинается.
Раздались душераздирающие вопли друидов, лес огласился воем
и криками. И далеко за пределами священной рощи им вторили тысячи ожидавших
этого вопля людей.
Наша небольшая процессия быстрыми шагами направилась к
поляне. Отовсюду появлялись все новые и новые друиды в белых одеждах, чтобы приветствовать
нас, и вскоре меня с ног до головы забросали свежими благоухающими цветами. Под
звуки гимнов и восторженных песнопений я шел по рассыпанному под ногами морю
ароматных лепестков.
Думаю, не стоит объяснять тебе, каким я увидел мир благодаря
обретенному мной новому зрению. Несмотря на темноту, я видел каждый оттенок
цвета и каждую частичку земли, а молитвы и крики буквально оглушали меня.
Некогда живший на земле человек по имени Мариус полностью
растворился в новом существе.
Под грохот барабанов я взошел по каменным ступеням алтаря и
оглядел море собравшихся на поляне людей, увидел тысячи застывших в ожидании
лиц, а чуть поодаль – гигантские, сплетенные из прутьев фигуры, внутри которых
продолжали биться и кричать приговоренные к смерти.
Перед алтарем стоял огромный серебряный сосуд с водой, к
которому под пение жрецов потянулась вереница осужденных людей со связанными за
спиной руками.
Поющие голоса звучали отовсюду, а жрецы тем временем
покрывали цветами мои волосы, плечи и ноги.
– О прекрасный и могущественный бог лесов и полей,
прими приносимые тебе жертвы, и как твои увядшие члены наполнятся новой жизнью,
так возродится сама земля. Прости нас за то, что мы срезаем под корень колосья,
когда собираем урожай, и благослови зерна, которые мы бросаем в землю во время
посева.
И я увидел перед собой тех, которые были избраны, чтобы
стать моими жертвами, – троих высоких и статных мужчин.
Они были связаны, как и все остальные, однако одеты при этом
в чистые белые рубахи. Головы и плечи их тоже были украшены цветами. Они были
очень молоды, красивы и невинны в своем благоговейном ожидании исполнения воли
бога.
Грохот барабанов становился невыносимо оглушительным, крики
и шум не смолкали ни на секунду.
– Пусть начнется обряд жертвоприношения, –
провозгласил я.
И в тот же миг ко мне подвели первого юношу. Готовясь
впервые испить из поистине божественного кубка, называемого человеческой
жизнью, держа в руках теплую живую плоть, наполненную приготовленной для меня
кровью, я увидел, как вспыхнули первые языки пламени у подножия плетеных
гигантов, как были опущены первые головы в гигантский серебряный сосуд с водой.
Смерть от огня, смерть от воды, смерть от острых клыков
голодного бога…
Среди всеобщего векового безумия и экстаза я расслышал слова
гимна:
– Бог убывающей и растущей луны, бог лесов и полей, ты,
который в своем голодном состоянии есть воплощение самой смерти, напейся крови
приносимых тебе в жертву, стань вновь сильным и прекрасным, чтобы Великая Мать
звала тебя к себе…
Сколько все это продолжалось? Не знаю. Казалось, целую
вечность видел я перед собой пылающих гигантов, нескончаемую вереницу тех, кого
должны были утопить, слышал вопли осужденных. Я пил и пил кровь, теперь уже не
только тех троих, которые были предназначены мне с самого начала, но и десятков
тех, которых подводили ко мне, прежде чем утопить или бросить в огонь. Жрецы
окровавленными мечами отрубали мертвецам головы и складывали их в кучи справа и
слева от алтаря, после чего тела уносили.
Куда бы я ни обернулся, повсюду я замечал светящиеся восторгом
потные лица, отовсюду до меня доносились крики и песнопения. Наконец шум вокруг
начал стихать. Плетеные гиганты превратились в бесформенные дымящиеся груды;
люди продолжали лить на них смолу и бросать вязанки хвороста.
Настало время суда, когда передо мной будут появляться те,
кто имеет претензии друг к другу, а я должен буду новыми глазами заглядывать в
их души и вершить правосудие. Меня шатало. Я выпил слишком много крови. И в то
же время я ощущал в себе небывалую силу. Казалось, что я могу одним прыжком
перенестись через всю поляну и приземлиться далеко в чаще леса. Мне казалось,
что у меня выросли невидимые крылья и в любой момент я могу расправить их и
полететь.
Однако я продолжал исполнять то, что, как сказал бы Маэл,
было предначертано мне судьбой. Я объявлял одного правым, другого впавшим в
заблуждение, третьего невиновным, а четвертого заслуживающим смерти…
Не знаю, сколько все это продолжалось, потому что уже давно
потерял счет времени. Однако суд наконец был окончен, и я понял, что пришла пора
действовать.
Мне нужно было что-то предпринять, чтобы выполнить
приказание старого бога и избежать заключения внутри дуба. У меня в запасе было
слишком мало времени – до рассвета оставалось не более часа.
Я еще не принял окончательного решения относительно
путешествия в Египет. Однако знал, что если позволю друидам запереть меня в
стволе дуба, то буду мучиться от голода до следующего полнолуния, когда мне
будет предложена небольшая жертва. А до той поры мои ночи будут наполнены
страданиями от нестерпимого чувства жажды и тем, что древний бог назвал
«божественными снами», которые откроют мне тайны деревьев, трав и всего того,
что растет из недр безмолвной земли.
Однако эти тайны меня не интересовали.
Друиды вновь окружили меня и повели обратно к священному
дереву. Гимны сменились литаниями, повелевавшими мне оставаться внутри дуба и
стать хранителем священной рощи. Они призывали меня благосклонно выслушивать
жрецов, которые время от времени будут приходить, чтобы получить указания.
Не доходя до дуба, я остановился. Посреди рощи догорал
огромный погребальный костер, отбрасывая причудливые и жуткие тени на
вырезанные на стволах деревьев изображения и груды человеческих черепов. Вокруг
костра в ожидании стояли остальные жрецы. Меня охватил ужас – настолько сильный,
насколько он может быть сильным у таких, как мы, обладающих нашими
способностями к ощущениям.
Я торопливо заговорил со своими спутниками. Сказал, что они
все должны уйти из рощи. Выразил им свое желание запереться на рассвете внутри
дуба вместе со старым богом. Однако я видел, что мои слова на них не действуют.
Они холодно и молча смотрели на меня, потом стали переглядываться друг с
другом, и глаза их напоминали кусочки льда.
– Маэл, – снова заговорил я, – сделайте так,
как я велю. Скажи жрецам, что я приказываю покинуть рощу.