— Pardong, Mosso,
[97]
но вы действительно англичанин?
Я опять помахал книгой у него перед носом, изо всех сил стараясь не рассмеяться. В то время я относился к тому, как одеты люди, нервически строго. Малейшее отступление от классического стиля в одежде я воспринимал как отступление от здравого смысла, логики, надежности и эмоциональной стабильности. Обычно я никак не выказывал своих предубеждений, но теперь с трудом сдерживал смех, глядя на этого парня в драных линялых джинсах. Это была странная троица: парень в кожаной куртке и джинсах, девушка, насколько я видел, вообще ненакрашенная, и Дейв, который выглядел так… ну, как будто он мог быть моим другом.
— Je suis абсолютно уверен que c'est un англичанин.
[98]
— На этот раз Дейв.
«Кожаный куртон» с опаской потыкал пальцем в отворот моего пиджака.
— Pouvez-vous…
[99]
— И Дейв неожиданно сгреб его в охапку и закружил в неуклюжем подобии вальса. Девушка взглянула на меня с искренней симпатией. Да, она была ненакрашена. Но с другой стороны, она и без макияжа выглядела очень даже ничего. Как интересно.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
— Да так, всякое-разное. Собираю материалы к диплому, понемножку пишу, понемножку бездельничаю. А ты?
— У меня каникулы.
— А они?
— Дейв здесь работает, в банке. А Мики тоже собирает материалы к диплому. Он учится в художественной школе при галерее Куртолда.
[100]
Собственно, мы поэтому сюда и зашли.
— Ой, правда? (О Боже!) А по какой теме?
— Вообще-то по творчеству Моро. — Она улыбнулась.
— О Боже. И, как я понимаю, он хорошо говорит по-французски…
— У него мама француженка.
Ну ладно: где-то находишь, где-то теряешь, как мы говорили в школе. Дейв и Мики, сделав круг по студии, уже возвращались назад, напевая «Голубой Дунай».
— Ну чего, Марион?
— Все-таки он француз. — Она опять улыбнулась. — Но хорошо говорит по-английски.
— Гип-гип-ура, — завопил Дейв. — Какое щастье, какой восторг. Цалую вас в обе щеки.
Слава богу, он и вправду не полез целоваться. Gardien поднялся в студию, держа в руке свою Série Noire, и выпроводил нас на улицу.
Мы пошли в бар и взяли выпить. Постепенно мы выяснили, кто француз, а кто англичанин, несмотря на любопытную манеру Дейва коверкать английские слова и произносить их с утрированно французским (хранцузским, как он говорил) акцентом, при этом истерически размахивая руками. В поведении Марион не было никаких ярко выраженных особенностей — она всегда оставалась спокойной, тихой, открытой и искренней. С Мики было сложнее всего. Обаятельный, самоуверенный, остроумный и хитрый, он притворялся, что знает гораздо меньше, чем хотел показать, пока точно не выяснял, насколько «подкован» его собеседник. Он явно стремился быть первым всегда и во всем. Обычно с такими людьми я веду себя сдержанно, скрытно, по возможности иронично, но в общем и целом — достаточно откровенно, без экивоков.
— Так работаешь над Моро, как я понял? — Таков был мой первый, пробный шаг к примирению.
— Скорее он работает надо мной. Перекрестные задницы и пышные тела, и когда это все обрушивается на тебя, тут поневоле сдаешься — под таким-то весом.
Дейв сидел с таким видом, как будто очень хотел произвести впечатление в словесной баталии, но никак не мог выбрать, с чего начать.
— Но почему он тебе так не нравится?
— Потому что это не творчество, а академическое рукоблудие, как я уже, кажется, говорил. Я имею в виду, что самая идея академического символизма звучит нелепо по меньшей мере, ты не согласен?
— Это вроде как оксюморон.
[101]
— Хорошая фраза, беру на заметку. Но он такой приземленный, излишне практичный. Да, он очень умен, и писать он умеет, и с воображением у него все в порядке — надо отдать ему должное. Но он застывший… как бы это объяснить. Вот как его краски, они вроде бы яркие и выразительные, а присмотришься — тусклые.
— В отличие…
— В отличие от Редона. Правильно.
— Редон, — вступил в разговор Дейв. — Редон. Оксфорд. Банбери. Бермингем. Changez, changez.
[102]
— Он присвистнул и добродушно усмехнулся.
— Тогда зачем ты его изучаешь?
— Все дело в стипендии, друг мой… мне дали денежку и послали сюда… ааааа. — Он закатил глаза и схватился за сердце, изображая смертельно раненного. Дейв наклонился к нему и прижал ухо к его груди.
— Скажите мне правду, доктор, — выдавил Мики. — Скажите мне правду. Я буду жить?
Дейв оттянул Мики веко, похлопал его по щекам и снова прижался ухом к его груди. Марион невозмутимо наблюдала. Дейв нахмурился.
— Ну что ж, вы умный человек и сможете справиться с горькой правдой. Это очень серьезно, да, очень… но скорее всего не смертельно. У вас смещение бумажника, и ваши купюры смяты под давлением. Утечка средств в самой тяжелой форме, но это еще поправимо.
— Спасибо, доктор. Вы настоящий друг.
Они замолчали и посмотрели на меня. Я молчал, пытаясь понять, что происходит.
— Вы, разумеется, понимаете, — продолжал Дейв, — что у вас острая алкогольная недостаточность.
— О нет, доктор, неужели мне грозит…
— Боюсь, что так. У вас очень тяжелый случай, за последнее время я такого и не припомню. Вот посмотрите. — Он поднял со стола пустой бокал Мики.
— Нет, нет, нет… я не могу, я не буду, — завопил Мики и уронил голову на руки.
— Вы должны это видеть, — твердо проговорил Дейв. — Нужно заставить себя посмотреть в лицо грубой реальности. — Он приподнял голову Мики и провел стаканом перед носом у «пациента». Мики изобразил глубокий обморок.
Я понял, в чем дело. Я бы понял гораздо раньше, если бы не был так занят спектаклем. Похоже, я выиграл этот раунд. Меня приняли в компанию.
4. Счастливые пары
Когда я не был с Анник и не бродил по улицам в одиночестве, наблюдая за многообразием жизни — вот вдруг монашка, а вот clochard с номером «Le Monde», а вот шарманщик выводит до жути печальный мотив, — я проводил время с Мики, Дейвом и Марион. После месяца вместе они стали неразлучны. Невольно напрашивалось сравнение с «Жюль и Джим», на что Мики обычно отвечал с обескураживающей и самоуверенной прямотой, что он, наверное, выступает в роли Жанны Моро. И это действительно было так: он был лидером, зачинщиком и провокатором, а остальные двое соревновались за его внимание. Дейв старался вовсю — показать, что он первый друг Мики; Марион делала вид, что ей вообще все равно. Неуверенный в собственном статусе в этой маленькой тесной компании, я ходил вместе с ними по кафе и барам, сопровождал их в походах в музей Гюстава Моро (gardien ни разу нас не узнал) и в спонтанных поездках за город — в Бос или на шоколадную фабрику в Нуазеле, совершенно безумное место.