Дневник черной смерти - читать онлайн книгу. Автор: Энн Бенсон cтр.№ 34

— Мне встречалось мало священников, которые были светочами разума.

— А вот отец Ги как раз такой. Мы с ним из одной местности в Провансе. Я была совсем маленькой девочкой, когда он возглавил наш приход. Он был очень внимателен к нашим духовным нуждам, и все уважали его за это, но одновременно боялись, когда приходило время исповедоваться. Епитимьи, которые он налагал, часто бывали очень изнурительны. Уже позже, когда он уехал в Монпелье, мать рассказывала, что духовный сан никогда не приносил ему удовлетворения и разум все время подталкивал его к новым поискам.

Она задумчиво помолчала.

— И я, в некотором роде, пошла по его стопам. Думаю, сейчас он защищает меня, потому что чувствует себя ответственным за то, что я сделала.

Он надеялся услышать признание, но не дождался его и спросил:

— И что такого вы сделали, дорогая леди, что побуждает его заботиться о вас?

— Я переоделась юношей и отправилась в Монпелье изучать медицину.

— Но существует запрет для женщин практиковать медицину! И хотя я не согласен с этим указом…

Она прервала его, рассмеявшись с оттенком горечи.

— Я слышала подобные рассуждения тысячу раз. Они для меня точно назойливые комары — я отделываюсь от них взмахом руки. — Потом она снова заговорила серьезно. — Мои родители были в ужасе. Отказывались признавать меня. Я чувствовала себя так, словно у меня вообще нет семьи. Богаты мы не были, но жили неплохо — отец был серебряных дел мастер и зарабатывал на достойную жизнь. Среди его клиентов числилось немало лучших семей Прованса. Конечно, родители рассчитывали удачно выдать меня замуж. «Ты порядочная и умная, привлекательная и любезная, — говорил мне отец, — и родом из семьи с приличным достатком. И тем не менее никто не предложит тебе руку и сердце». Больше он ни о чем думать не мог, только как бы хорошо выдать меня замуж. Мое образование его ни чуточки не волновало.

— Естественно, он заботился о вашем будущем.

— На свой лад.

— Говорю это по собственному опыту; яркая, деятельная дочь — нелегкая задача для отца. Вы, я думаю, простили его — он хотел как лучше для вас.

— Да. Он был добрый, достойный человек, и мне ужасно недостает его.

— Он умер?

— Несколько лет назад случилась ужасная буря. Дерево вырвало с корнем, оно упало на крышу нашего дома. Меня в то время вызвали к женщине, у которой начались роды. От удара угли из камина раскидало во все стороны; тростник вспыхнул, и мои родители погибли в пожаре. Не проходит дня, чтобы я не сожалела, что мы не успели помириться.

Алехандро, успокаивая, положил руку ей на плечо.

— Вы сами могли погибнуть, если бы оказались там.

— Знаю. — Казалось, она вот-вот расплачется. — И благодарна Богу за то, что уцелела. Но все произошло так… внезапно. И, будь я там, все, может, обернулось бы иначе.

— Обращайтесь за помощью к Богу — нельзя нести такую ношу в одиночку. Уверен, де… в смысле, отец Ги говорил вам это.

— Говорил, и я стараюсь не забывать его совет. Но иногда посреди ночи, когда я вроде как не бодрствую и не сплю, в ушах звучат крики пожираемой огнем матери…

— А я в ночной час слышу плач жертв чумы, которых не смог спасти.

Они смотрели друг на друга — родственные души, не раз проходившие сквозь тьму; и обоим, возможно, предстояло еще раз пережить эту муку до того, как взойдет солнце.

* * *

В Неверсе они снова встретились наедине.

— В основном моя практика была связана с женщинами, — рассказывала Алехандро Филомена. — У меня было несколько пациентов-мужчин, но они редко доверяли мне, даже мужья тех женщин, которых я лечила. Конечно, в какой-то степени я могу их понять. Часто для мужчины неприемлемо, чтобы к нему прикасалась чужая женщина, и вдобавок его жена знала об этом. Однако какое-то время все шло хорошо; деревня была маленькая, отец по большей части занимался своим ремеслом в других местах, так что я могла беспрепятственно делать свое дело. Но однажды, шесть месяцев назад, все кончилось.

— Каким образом?

— В нашей деревне на пути в Лангедок остановился один итальянский дворянин. Путешественники часто проезжали мимо, но редко задерживались, потому что у нас нет ни таверны, ни аббатства. Жена этого человека была беременна, примерно на шестом месяце. Внезапно у нее начались родовые схватки, возникло кровотечение. Кто-то из деревенских женщин рассказал им обо мне, и эту дворянку привезли ко мне домой. Я понимала, что она вот-вот родит, хотя ребенок еще не полностью сформировался. Я объяснила это мужу и добавила, что младенец, скорее всего, не выживет.

— Правильно, — отозвался Алехандро. — Шесть месяцев — это слишком рано…

— А вот он счел иначе. И стал умолять меня достать ребенка из ее утробы. Он был гораздо старше жены и не имел сыновей. Я сказала, что я не хирург и не могу браться за такое. Но он не принимал моих объяснений.

— Не понимаю. Это всегда было правом лекаря — отказаться от лечения.

— Когда они так неожиданно приехали, со мной была молодая девушка, которую я учила собирать травы. Мужчина схватил ее, приставил нож к горлу и сказал, что, если я не взрежу его жене живот, он убьет девушку.

— Зверь, — пробормотал Алехандро.

— Вы даже не представляете, что я готова была с ним сделать! Как бы то ни было, я дала женщине столько опия, сколько она могла вынести, и вскрыла ей живот. У меня просто не осталось выбора. Однако, не имея опыта в таких делах, я сделала слишком глубокий разрез, и женщина умерла. В жизни не видела столько крови. Ребенок оказался мальчиком и даже задышал, хотя был ужасно маленький. Дворянина, казалось, не волновала судьба его бедной жены, но, увидев сына, он пришел в исступление. Потом младенец начал задыхаться, кожа у него стала голубовато-белой; он так жалобно плакал, что у меня разрывалось сердце, но я ничего не могла поделать. Прожив не больше часа, он умер. Все это было ужасно само по себе, а тут еще дворянин взял и бросил его тельце на пол. Не заботясь о душе собственного сына, он даже не окрестил его. Тогда это сделала я, в надежде, что его душу возьмет к себе Бог. Потом мужчины, сопровождавшие дворянина в этом путешествии, забрали тела. На следующий день приехали другие и отвезли меня в Авиньон, где мне собирались предъявить обвинение в том, что я, женщина, практикую медицину. Конечно, де Шальяк узнал об этом знаменательном событии и пришел поглядеть на преступницу; позже он говорил, что сделал это как из любопытства, так и из чувства долга, поскольку считает такой запрет устаревшим. Увидев, что это я, он сразу же забрал меня к себе, «для допроса», как он всем объяснял. Кардиналы были против, но он заверил их, что никуда я не денусь, а сам прятал меня среди монахинь, пока не пришло время уезжать.

Филомена замолчала; казалось, перед ее внутренним взором снова разворачиваются все тягостные события.

— Теперь снова вы рассказывайте, — в конце концов попросила она.