— Прекрасно. Тогда я пойду как пациент.
— Тебе требуется помощь с наложением ложной
памяти?
— Справлюсь.
— Шеф одобряет, — через паузу ответила Ольга.
— Работай. Твоя маска — Антон Городецкий, программист, холост, наблюдается три
года, диагноз — язвенная болезнь желудка, проживает в этом же доме, квартира
шестьдесят четыре. Она сейчас пустая, в случае необходимости обеспечим тыл.
— Три года я не потяну, — признался я. — Год.
Максимум год.
— Хорошо.
Я посмотрел на Ольгу, она на меня — своим
немигающим птичьим взглядом, в которым все же было что-то от той грязной
аристократичной женщины, пившей коньяк у меня на кухне.
— Удачи, — пожелала Ольга. — Попытайся снизить
воронку. Хотя бы десяток метров… тогда я рискну.
Птица взлетела, и мгновенно ушла в сумрак,
куда-то в самые глубокие слои.
Вздохнув, я пошел к подъезду.
Хобот вихря заколебался, пытаясь коснуться
меня. Я протянул навстречу ладони, сложив их в Ксамади, знаке отрицания.
Вихрь дрогнул и откатился. Без страха, скорее
принимая правила игры. При таких размерах рвущееся инферно уже должно обрести
разум, стать не тупой самонаводящейся ракетой, а скорее свирепым и опытным
камикадзе. Смешно звучит — опытный камикадзе, но в отношении Тьмы этот термин
оправдан. Вломившись в человеческий мир, вихрь инферно обречен погибнуть, но
это не более, чем гибель одной осы из огромного роя.
— Твой час еще не настал, — сказал я. Инферно
все равно не ответит, но мне хотелось это сказать.
Я прошел мимо черенка.
Вихрь казался сделанным из иссиня-черного
стекла, обретшего резиновую гибкость. Внешняя поверхность его была почти
неподвижна, а вот в глубине, где темная синева переходила в непроглядную тьму,
угадывалось бешенное вращение.
Может быть я и не прав. Может быть, час как
раз-таки настал…
Подъезд оказался даже без кодового замка,
точнее — замок был, но разломанный и выпотрошенный. Нормально. Маленький привет
от Тьмы.
Я уже разучился обращать внимание на ее мелкие
пятнышки, замечать надписи и следы грязных подошв на стенах, битые лампочки и
загаженные лифты.
Но сейчас я был на взводе.
Узнавать адрес нужды не было. Я чувствовал
девушку, — вряд ли стоит отказывать ей в праве называться девушкой на основании
замужества, это, скорее, категория возраста, — я знал, куда идти, я уже видел
ее квартиру, точнее не видел, а воспринимал всю целиком.
Единственное, чего я не понимал — как мне
убирать эту проклятую воронку…
Я остановился перед дверью, обычной, не
стальной, что очень странно на первом этаже, да еще с выломанным в подъезде
замком. Глубоко вздохнул, и позвонил. Одиннадцать. Поздновато, конечно.
Послышались шаги. Никакой звукоизоляции…
Глава 7
Она открыла дверь сразу.
Никакого вопроса, и в глазок не посмотрела, и
цепочку не накинула. Это в Москве! Ночью! Одна в квартире! Вихрь пожирал
последние остатки ее осторожности, той самой, что позволила девушке
продержаться несколько дней.
Вот так обычно они и погибают, люди, на
которых наложено проклятие…
А внешне Светлана пока оставалась нормальной.
Разве что тени под глазами, но мало ли, как
она ночь провела.
И одета… юбка, нарядная кофточка, туфельки,
словно ждала кого-то, или почти собралась уходить.
— Добрый вечер, Светлана, — сказал я, уже
замечая в глазах намек на узнавание. Конечно, она смутно запомнила меня со
вчерашнего дня.
И этот миг, когда она уже поняла, что мы
знакомы, но еще не вспомнила, как, надо было использовать.
Я потянулся сквозь сумрак. Бережно, потому что
вихрь как приклеенный висел над головой девушки, и реакция могла последовать в
любую секунду. Бережно, потому что мне не хотелось обманывать.
Даже желая ей только добра.
Это интересно и смешно только в первый раз.
Потому, что если интересно будет и дальше,
тебе не место в Ночном Дозоре.
Одно дело — менять моральные императивы,
причем всегда в сторону добра.
Другое — вмешиваться в память. Это неизбежно,
это приходится делать, это часть Договора, и сам процесс нашего входа-выхода в
сумрак вызывает у окружающих секундную амнезию.
Но если однажды ты получишь удовольствие от
игры с чужой памятью — тебе пора уходить.
— Добрый вечер, Антон, — ее голос слегка
поплыл, когда я заставил ее вспомнить то, чего никогда не было. — У тебя что-то
стряслось?
Я, кисло улыбнувшись, похлопал себя по животу.
В памяти Светланы сейчас бушевал ураган. Не
такой я мастер, чтобы наложить ей сконструированную ложную память. К счастью,
тут можно было дать лишь два-три намека, а дальше она обманывала себя сама. Она
собирала мой образ из какого-то давнего знакомого, с которым мы были похожи
внешне, другого, еще более давнего и недолгого, но симпатичного ей характером,
из двух десятков пациентов моего возраста, из каких-то соседей по дому.
Я лишь легонько подталкивал процесс, подводя
Светлану к целостному образу. Хороший человек… неврастеник… и впрямь часто
болеет… слегка флиртует, но только слегка — очень неуверен в себе… живет в
соседнем подъезде.
— Боли? — она чуть собралась. Действительно,
хороший врач.
Врач по призванию.
— Немного. Выпил вчера, — всем своим видом я
выражал раскаяние.
— Антон, я же вас предупреждала… проходите…
Я вошел, закрыл дверь — девушка этим даже не
озаботилась. Раздеваясь, быстренько огляделся — и в обычном мире, и в сумраке.
Дешевые обои, истрепанный коврик под ногами,
старые сапожки, лампа под потолком — в простом стеклянном абажуре, радиотелефон
на стене — паршивая китайская трубка. Небогато. Чисто. Обычно. И дело тут даже
не в том, что профессия участкового врача много денег не приносит. Скорее — в
ней самой нет потребности в уюте. Плохо… очень плохо.