— Мне предложили отдать одну почку. Матери.
Почти наверняка она приживется, я даже анализы прошла… потом отказалась. Я… я
боюсь.
Я молчал. Уже все стало понятно. Что-то и
впрямь сработало, что-то нашлось во мне такое, расположившее Светлану к столь
полной откровенности. Мать.
Мать!
— Антон, ты молодец. Ребята выехали, — голос
Ольги был ликующим. Еще бы — мы нашли темного мага! — Надо же… а при первом
контакте никто ничего не ощутил, сочли пустышкой… Молодец. Успокаивай ее,
Антон, говори, утешай…
В сумраке уши не заткнешь. Слушай, что
говорят.
— Светлана, такого никто не вправе требовать…
— Да. Конечно. Я рассказала маме… и она велела
забыть про это. Сказала, что с собой покончит, если я на такое решусь. Что ей…
все равно умирать. А мне калечиться не стоит. Не надо было ничего говорить.
Надо было отдать почку. Пусть бы потом узнала, после операции. Даже рожать с
одной почкой можно… были прецеденты.
Почки. Какая глупость. Какая мелочь.
Час работы для настоящего белого мага. Но нам
не позволено лечить, каждое настоящее исцеление — индульгенция темному магу на
проклятие, на сглаз.
И вот мать… родная мать, сама того не понимая,
в секундном порыве эмоций, говоря на словах одно, запрещая дочери даже думать
об операции — проклинает ее.
И вспухает чудовищный черный вихрь.
— Я теперь не знаю, что и делать, Антон.
Глупости какие-то творю. Сегодня чуть не прыгнула в постель с незнакомым
человеком, — Светлана все же решилась это сказать, хотя, наверное, сил
потребовалось не меньше, чем на рассказ о матери.
— Света, можно что-то придумать, — начал я. —
Понимаешь, главное не опускать руки, не казниться понапрасну…
— Я же специально сказала, Антон! Я знала, что
она ответит! Я хотела, чтобы мне запретили! Ей проклясть меня надо, дуру
чертову!
Светлана, ты не знаешь, насколько права…
Никто не знает, какие механизмы тут
задействованы, что происходит в сумраке, и какая разница между проклятием
незнакомого человека, и проклятием любимого, проклятием сына, проклятием
матери.
Вот только материнское проклятие — страшнее
всего.
— Антон, спокойно.
Голос Ольги отрезвил меня вмиг.
— Слишком просто, Антон. Ты работал с
материнскими проклятиями?
— Нет, — сказал я. Сказал вслух, отвечая сразу
и Светлане, и Ольге.
— Я виновата, — Светлана покачала головой. —
Спасибо, Антон, но я и впрямь виновата.
— Я работала, — донеслось из сумрака. — Антон,
милый, это не так выглядит! Материнский гнев — яркая черная вспышка и большая
воронка. Но рассеивается она вмиг. Почти всегда.
Может быть. Я не стал спорить. Ольга
специалист по проклятиям, и она повидала всякое. Да, конечно, родному ребенку
не пожелают зла… уж надолго — не пожелают. Однако бывают исключения.
— Исключения возможны, — согласилась Ольга. —
Сейчас ее мать проверят полностью. Но… я не стала бы рассчитывать на быструю
удачу.
— Светлана, — спросил я. — А иного выхода нет?
По-другому помочь вашей матери? Кроме трансплантации?
— Нет. Я врач, я знаю. Медицина не всесильна.
— А если не медицина?
Она замешкалась:
— О чем вы, Антон?
— Неофициальная медицина, — сказал я. —
Народная.
— Антон…
— Я понимаю, Светлана, трудно поверить, —
торопливо начал я. — Полно шарлатанов, аферистов, психически больных людей. Но
неужели все — ложь?
— Антон, покажите мне человека, который
вылечил действительно тяжелую болезнь, — Светлана с иронией посмотрела на меня.
— Только не рассказывайте про него, а покажите! Самого человека, и его
пациентов, желательно — до и после лечения. Тогда поверь, во все поверю. В
экстрасенсов, в хилеров, в магистров белой и черной магии…
Я непроизвольно поежился.
Над девушкой висело роскошнейшее
доказательство существования «черной» магии, хоть в учебники вставляй.
— Могу показать, — сказал я. И вспомнил, как
однажды в офис притащили Данилу. Это была обычная стычка… не самая рядовая, но
и не слишком уж тяжелая. Ему просто не повезло.
Брали семью оборотней, по какому-то мелкому
нарушению Договора. Оборотни могли сдаться — и все закончилось бы коротким
разбирательством между Дозорами.
Оборотни предпочли сопротивляться. Наверное,
за ними тянулся след… кровавый след, о котором Ночной Дозор не знал, и теперь
уже никогда не узнает. Данила шел первым, и его серьезно порвали. Левое легкое,
сердце, глубокое ранение в печень, одну почку вырвали начисто.
Чинил Данилу шеф, помогал почти весь персонал
Дозора, все, у кого в тот момент были силы. Я стоял в третьем круге, нашей
задачей было не столько подпитывать энергией шефа, сколько отражать внешнее
влияние.
И все-таки я временами поглядывал на Данилу.
Он погружался в сумрак то один, то вместе с шефом. При каждом появлении в
реальности раны уменьшались. Это было не столько сложно, сколько эффектно, ведь
раны были свежие и не предопределенные судьбой. Но никаких сомнений в том, что
шеф способен вылечить мать Светланы, я не испытывал. Даже если ее судьба
обрывается в ближайшем будущем, если она непременно умрет. Вылечить — возможно.
Смерть наступит по другим причинам…
— Антон, а тебе не страшно говорить такие
вещи?
Я пожал плечами. Светлана вздохнула:
— Дарить надежду — это ведь ответственность.
Антон, я не верю в чудеса. Но сейчас готова поверить. Ты этого не боишься?
Я посмотрел ей в глаза.
— Нет, Светлана. Я боюсь многих вещей. Но
других.
— Антон, снижение воронки на двадцать сантиметров.
Антон, шеф просит передать — ты молодец.
Мне что-то не понравилось в ее тоне. Разговор
через сумрак не похож на обычный, и все-таки эмоции чувствуются.
— Что случилось? — спросил я сквозь мертвую
серую пелену.
— Работай, Антон.
— Что случилось?
— Мне бы такую уверенность, — сказала
Светлана. Посмотрела в окно: — Ты не слышал? Шорох какой-то…