О чем рассказали мертвые - читать онлайн книгу. Автор: Ариана Франклин cтр.№ 2

На широком пространстве, разделявшем нас и этих людей (в 1171 году вдоль Великой Северной дороги не осталось ни одного дерева, растущего ближе, чем на расстоянии выстрела из лука — их вырубили, чтобы под ними не могли спрягаться разбойники), стояла маленькая придорожная часовня — скромный деревянный приют Богоматери.

Некоторые всадники собирались проехать мимо, ограничившись поклоном в знак почтения к Деве Марии, но настоятельница подозвала конюха, чтобы тот помог ей спешиться. Тяжело ступая по траве, приоресса приблизилась к часовне, опустилась на колени и начала молиться. Громко. Мало-помалу к ней присоединились остальные паломники. Некоторые делали это нехотя. Приор Жоффре слез с коня со стоном, мученически закатив глаза.

Даже трое из повозки слезли и преклонили колени, хотя, кажется, тот мужчина, что посмуглее, обратился с молитвой в сторону востока. Господь слышит всех, сарацинам и прочим неверным по милости Генриха Второго разрешено открыто исповедовать свою религию.

Губы шептали молитву Богоматери, а руки клали крестное знамение. Господь, конечно, страдал на распятии, но не позволял грешным людям осенять себя крестом без серьезных последствий.

Кавалькада продолжила путь и свернула к Кембриджу. Постепенно болтовня паломников стихла вдали, и мы, оставшись на дороге, слышали только громыхание груженных зерном телег и щебет птиц.

Клубок уже в наших руках, и скоро ниточка приведет к убийце детей. Но чтобы его размотать, нам придется вернуться на двенадцать месяцев назад…

Англия, 1170 год

…1170 год. Год воплей и стенаний. Кентерберийские монахи оцепенели от ужаса, когда рыцари Генриха Второго разбрызгали мозги архиепископа по его же кафедре.

Папа грозил покарать короля. Английская церковь торжествовала: теперь Плантагенет был у нее в руках.

И далеко в Кембридже плакал ребенок. Слабый, почти неслышный крик прозвучал в унисон с остальными.

Поначалу в детском плаче присутствовала надежда. То был сигнал, означавший: «Придите, помогите — я боюсь!» До тех пор взрослые оберегали ребенка от опасности, от пчел, кипящих горшков и огня в кузнечном горне. Они должны были оказаться рядом, как всегда.

Олени, которые паслись на залитой лунным светом лужайке, услышав детский крик, подняли головы и посмотрели по сторонам. Их детеныши щипали рядом травку, и олени снова занялись своим делом. Лисица замерла на месте, подняв одну лапу и стараясь понять, не угрожает ли ей опасность.

Горлышко, издавшее крик, было слишком слабым, а место — слишком удаленным, чтобы кто-то поспешил на помощь. Надежду сменило отчаяние, и крик превратился в поскуливание, похожее на негромкий свист, которым охотник подзывает собак.

Олени сорвались с места и поскакали меж деревьев, виляя во тьме белыми хвостиками — словно кто-то бросил в ночной лес пригоршню костяшек домино.

Крик стал молящим, он будто просил мучителя или Бога: «Не надо, пожалуйста, не надо!» — а потом перешел в монотонный, безнадежный стон.

Когда наконец крик оборвался, в воздухе разлилась благодать, наполненная звуками ночного леса. Свежий ветер шевелил листья и ветви, о чем-то ворчал барсук, временами вскрикивали мелкие зверушки и птахи, попавшие в лапы хищников.

По замку Дувра стремительно шагал старик, в мгновение ока забывший о ревматизме. Огромный холодный замок был наполнен пугающими звуками. Несмотря на быструю ходьбу, старик замерз — от испуга. Судебный пристав вел его к человеку, державшему в страхе всю страну.

Они шли по каменным коридорам мимо открытых дверей, из которых лились свет и тепло, доносились болтовня и звуки виолы; и мимо закрытых, за которыми старику мерещились непристойные сцены.

Замковые слуги прятались по углам, чтобы их не смели с пути. За двумя мужчинами оставались опрокинутые подносы, разбитые ночные горшки, то и дело слышались сдавленные крики боли.

Последний виток каменной лестницы — и они оказались в длинной галерее, ближний конец которой занимали выстроившиеся вдоль стен конторки. В центре стоял массивный стол, крытый зеленым сукном. Его поверхность была разделена на квадраты, а на них высились стопки фишек разной высоты. Десятка три чиновников корпели в галерее, наполняя воздух скрипом перьев и шуршанием пергамента. Костяшки счетов скользили по проволоке, со стуком ударяясь друг о друга, и казалось, что в галерее трудились усердные сверчки.

В помещении бездельничал только один человек — он сидел на подоконнике.

— Аарон из Линкольна, ваше величество, — объявил посыльный.

Старик опустился на распухшее колено, коснулся лба пальцами правой руки и, протянув руку ладонью вверх, замер в позе покорности, склонившись перед сидевшим на подоконнике человеком.

— Ты знаешь, что это такое?

С трудом повернувшись, Аарон посмотрел через плечо на большой стол и промолчал. Безусловно, он знал, но Генрих Второй задал риторический вопрос.

— Это не бильярдный стол, — произнес король, — а моя казна. Квадраты — графства Англии, а фишки на них показывают, какой доход они должны приносить. Встань.

Он поднялся, подвел старика к столу и указал на один из квадратов.

— Это Кембриджшир. — Король повернулся к Аарону. — Зная твою финансовую хватку, хочу спросить: здесь достаточное количество фишек?

— Не совсем, ваше величество.

— Правильно, — согласился Генрих. — Прибыльное графство Кембриджшир. Обычно прибыльное. Несколько унылое, но производит значительное количество зерна, мяса, рыбы и хорошо платит казне. Многочисленное еврейское население не скупится на налоги. Обычно. По-твоему, фишки на этом квадрате верно отражают благосостояние графства?

Старик промолчал.

— А почему? — вопросил Генрих.

Аарон с трудом заговорил:

— Полагаю, из-за детей, ваше величество. Смерть детей — всегда горестное событие…

— Действительно горестное. — Генрих уселся на край стола и поболтал ногами. — А когда оно начинает влиять на хозяйство, то становится разрушительным. Крестьяне Кембриджа бунтуют, а евреи… где они?

— Прячутся в замке, милорд.

— А что им остается делать, — согласился Генрих. — Конечно, прячутся. В моем замке. Едят мой хлеб за мой счет и тут же испражняются, потому что слишком напуганы. И все это говорит о том, что они не приносят мне дохода, Аарон.

— К сожалению, милорд.

— А мятежные крестьяне сожгли восточную башню замка, в которой хранились долговые расписки, полученные евреями. Значит, и мной. Народ уверен, что евреи истязают и убивают их детей.

Впервые в душе измученного мрачными предчувствиями старика промелькнула надежда.

— Но вы так не считаете, милорд?

— Не считаю чего?