— А это действительно чистокровный пинчер? Мой
обер-лейтенант о другом и слышать не хочет.
— Красавец пинчер! Пальчики оближешь — самый
чистокровный! Это так же верно, как то, что ты Швейк, а я Благник. Мне главное
— узнать, что он жрёт. Тогда я ему дам это и приведу к тебе.
Приятели опять чокнулись. Когда ещё до войны Швейк промышлял
продажей собак, их поставлял ему Благник. Это был специалист своего дела.
Говорили, что он покупал из-под полы у живодёра подозрительных по бешенству
собак и сплавлял их дальше. У него самого случилось раз бешенство, и в Венском
пастеровском институте он чувствовал себя как дома. Теперь он считал своим
долгом бескорыстно помочь Швейку-солдату. Он знал всех собак в Праге и её
окрестностях, а в пивной говорил шёпотом, чтобы не выдать себя трактирщику, у
которого он полгода назад унёс из трактира под полой щенка таксу, дав этому
щенку пососать молока из детской бутылочки с соской. Глупый щенок, видно,
принял его за свою маму и даже ни разу не пискнул из-под пальто.
Благник принципиально воровал только породистых собак и мог
бы стать судебным экспертом в этом деле. Он поставлял собак и на псарни и
частным лицам, как придётся. Когда он шёл по улице, на него рычали собаки,
которых он когда-то украл. А стоило ему остановиться где-нибудь перед витриной,
как мстительный пёс закидывал лапу и опрыскивал у него брюки.
* * *
На следующий день в восемь часов утра можно было видеть, как
бравый солдат Швейк прохаживался около сквера на углу Гавличковой площади. Он
поджидал служанку с пинчером. Наконец Швейк дождался. Мимо него пробежал
взъерошенный, шершавый, с умными чёрными глазами пёс, весёлый, как все собаки
после того, как справили свою нужду. Пёс гонялся за воробьями, завтракавшими
конским навозом.
Потом мимо Швейка прошла та, чьим заботам была вверена
собака. Это была старая дева с благопристойно заплетёнными косичками в виде
венчика вокруг головы. Она посвистывала на собаку и помахивала цепочкой и
изящным арапником.
Швейк заговорил с ней.
— Простите, барышня, как пройти на Жижков?
Она остановилась, посмотрела на него — нет ли тут
подвоха, — но добродушное лицо Швейка говорило ей, что этому солдату
действительно нужно пройти на Жижков. Выражение её лица смягчилось, и она
вежливо объяснила, как туда попасть.
— Я недавно переведён в Прагу, — сказал
Швейк, — нездешний, из провинции. Вы тоже не пражанка?
— Я из Воднян.
— Так мы почти земляки: я из Противина.
Знание географии Южной Чехии, приобретённое Швейком во время
манёвров в том округе, наполнило сердце девы теплом родного края.
— Так вы, должно быть, знаете в Противине на площади
мясника Пейхара?
— Как не знать! Это мой брат. Его там у нас все любят.
Человек хороший, услужливый, отпускает хорошее мясо и никогда не обвесит.
— Уж не Ярешов ли вы сын? — спросила дева,
почувствовав симпатию к незнакомому солдатику.
— Совершенно верно.
— А чей вы, какого Яреша, того, что из Корча под
Протавином или из Ражиц?
— Из Ражиц.
— Ну, как он там? Всё ещё развозит пиво?
— Развозит, как же.
— Но ведь ему уже небось за шестьдесят?
— Весной стукнуло шестьдесят восемь, — спокойно
ответил Швейк. — Недавно он завёл себе собаку, и теперь ему веселей
разъезжать. Собака сидит на возу. Аккурат такая собачка, как вон та, что
воробьёв гоняет… Какая красивая собачка, прямо красавица!
— Это наша, — объяснила Швейку его новая
знакомая. — Я здесь служу у господина полковника. Знаете нашего
полковника?
— Знаю. Очень образованный господин, — сказал
Швейк. — У нас в Будейовицах тоже был один полковник.
— Наш хозяин строгий. Когда недавно пошли слухи, будто
нас в Сербии потрепали, он пришёл домой словно бешеный, раскидал на кухне все
тарелки и меня хотел рассчитать.
— Так это, значит, ваш пёсик? — перебил её
Швейк. — Жаль, что мой обер-лейтенант терпеть не может собак. Я их очень
люблю. Он сделал паузу и вдруг выпалил: — Собака тоже не всё жрёт.
— Наш Фокс страсть как разборчив. Одно время и видеть
не хотел мяса, но теперь опять стал его есть.
— А что он больше всего любит?
— Печёнку, варёную печёнку.
— Телячью или свиную?
— Это ему всё равно, — улыбнулась «землячка» Швейка,
приняв его вопрос за неудачную попытку сострить.
Они прогуливались ещё некоторое время. Потом к ним
присоединился пинчер, которого служанка взяла на цепочку. Пинчер обращался со
Швейком очень фамильярно, прыгал на него и пытался хотя бы намордником разорвать
ему брюки. Но внезапно, как бы учуяв намерение Швейка, перестал прыгать и
поплёлся с грустным, пришибленным видом, искоса поглядывая на него, словно
хотел сказать: «Значит, и меня это ждёт?»
Старая дева рассказала Швейку, что она гуляет здесь с собакой
каждый день в шесть часов вечера и что она в Праге ни одному мужчине не верит.
Однажды она дала в газету объявление, что хочет выйти замуж. Ну, явился один
слесарь, вытянул у неё восемьсот крон на какое-то изобретение и исчез. В
провинции люди куда честнее. Если уж выходить замуж, то только за деревенского,
и то лишь после войны. А выходить во время войны она считает глупым: останешься
вдовой, как другие, — больше ничего.
Швейк вселил в её сердце бездну надежд, сказав, что придёт в
шесть часов, и пошёл сообщить своему приятелю Благнику, что пёс жрёт печёнку
всех сортов.
— Угощу его говяжьей, — решил Благник. — На
говяжью у меня клюнул сенбернар фабриканта Выдры, очень верный пёс. Завтра
приведу тебе собаку в полной исправности.
Благник сдержал слово. Утром, когда Швейк кончил уборку
комнат, за дверью раздался лай, и Благник втащил в квартиру упирающегося
пинчера, ещё более взъерошенного, чем его взъерошила природа. Пёс дико вращал
глазами и смотрел мрачно, словно голодный тигр в клетке, перед которой стоит
упитанный посетитель зоологического сада. Пёс щёлкал зубами и рычал, как бы
говоря: «Разорву, сожру!»
Собаку привязали к кухонному столу, и Благник рассказал по
порядку весь ход отчуждения.
— Прошёлся я нарочно мимо него, а в руке держу варёную
печёнку в бумаге. Пёс стал принюхиваться и прыгать вокруг меня. Я не даю, иду
дальше. Пёс — за мной. Тогда я свернул со сквера на Бредовскую улицу и там дал
ему первый кусок. Он жрал на ходу, чтобы не терять меня из виду. Я завернул на
Индржишскую улицу и кинул ему вторую порцию. Когда он нажрался, я взял его на
цепочку и потащил через Вацлавскую площадь на Винограды до самых Вршовиц. По
дороге пёс выкидывал прямо чудеса. Когда я переходил трамвайную линию, он лёг
на рельсы и не желал сдвинуться с места: должно быть, хотел, чтобы его
переехали… Вот, кстати, я принёс чистый бланк для аттестата, купил в
писчебумажном магазине Фукса. Ты ведь, Швейк, знаток по части подделывания
собачьих аттестатов!